Купец в страхе увидал, как на лице у Мамая под скулами желваки ходят, точно Мамай слова гостя на зуб положил, жует — пробует. Потом мало–помалу все на лице его застыло, окаменело, кожа стала пергаментной.
Некомат пуще перетрусил (сердит сегодня эмир), а еще страшнее, что под этой мертвой маской ничего не стало видно, как тут за мыслью Мамая уследить?
Но вот на лбу у эмира появились две–три поперечные морщинки, одна бровь полезла выше другой.
— Говоришь, на пиру все это тебе Московский князь сказал?
Купец кивнул утвердительно.
— Значит, другом своим считал тебя князь, а ты его мне продаешь… был бы он врагом тебе — иное дело... — Мамай помолчал, продолжая всматриваться в лицо Некомата. — Впрочем, морда у тебя, купец, постная — святоша! Князь Дмитрий по младости своей тебе доверился. Вижу — зря. — Мамай вдруг улыбнулся, у Некомата отлегло от сердца, а эмир сказал, спокойно бросая слова: — Все ты врешь, купец!
Некомат вздрогнул. На самом деле, в угоду Мамаю оболгал он князя. Как вышло, и сам не знал, во всем золотой блеск динара виноват.
Купец опустился на колени:
— Повелитель, сурожанин я — с Сурожем генуэзским торговлю веду и через степи твои езжу в Крым постоянно, изловить меня просто. Посмею ли я лгать тебе?
— А врешь! С чего бы Дмитрию ругать меня? Заврался, купец, не с этим ты сюда ехал. С чем же?
Медленно сползла морщинка со лба Мамая, медленно опустилась бровь, лицо опять окаменело. Некомат в страхе ждал, что еще скажет эмир.
— Глуп был бы князь, если бы тебе, сурожанин, он не велел все и здесь и в Сарай–Берке пронюхать. Так, что ли, дело было? Был с князем сговор?
«Вызнал!» — горло перехватило от страха.
— Был! — хриплым шепотом промолвил Некомат.
— Так я и говорил, ты человек торговый — князя продаешь.
Мамай распахнул халат, не торопясь вынул из–за пояса мешочек, слегка подкинул его. Некомат жадно слушал — звенеть так могут только монеты.
— Я твой товар покупаю, тебя, купец, покупаю. Понял? Только… — в голосе Мамая прозвучала угроза, — меня не вздумай продать, кошель. Я попомню, что ты через мои степи ходишь! — И уже деловито закончил: —Поедешь теперь же в Москву, князю Дмитрию присоветуешь не у Мюрида, у меня ярлык просить. Держи!
Купец на лету подхватил брошенный ему мешочек — почувствовал его звонкую тяжесть.
— Это задаток, серебром. Сделаешь — получишь золотом! Понял?
— Как не понять, — ответил Некомат, торопливо пряча добычу и пятясь к выходу.
11. ПОХОД
Некомат перестарался, в Москве так нахвалил Мамая, что бояре насторожились. Когда же в азарте он ляпнул:
— По всему граду Сараю только и разговору, что Мюрида скоро зарежут…— Поняли: врет!
Вельяминов, кряхтя, поднялся с лавки, опираясь на посошок, подошел к купцу и, точно нехотя, точно надоел он ему, тихо сказал:
— Брешешь!
Некомат заюлил, но Василий Васильич легонько стукнул его посохом по голове. Купец лязгнул зубами, смолк.
Вельяминов все так же не спеша забрал в кулак купцову бороду:
— Брешешь! Брешешь! — палкой показал на стол. — Вон они, грамотки послухов [112] наших из Орды. Пишут — Мюрид сидит крепко, туго сейчас Мамаю. Что делать с вором [113] прикажешь, Дмитрий Иваныч?
Некомат понял: и тут попался. Не давая князю ответить, он рванулся к нему, завопил:
— Почто сгубил меня, княже? Я гость, не боярин. Мое ли дело в лазутчиках быти? Что мне сказали, то и я повторил, люди набрехали — я набрехал, а меня за бороду да того и гляди под стражу, — заплакал непритворно: дело шло о шкуре купецкой.
Дмитрий смутился.
Вельяминов все так же жестко спросил вторично:
— Что прикажешь делать с вором, княже?
— Выкиньте вон… Чтоб духу его в Москве не было!
— Да что ты, княже, ведь явного вора отпускаешь… — возмутился Вельяминов, но Дмитрий уперся.
— Выкиньте, говорю. Я сам во всем виноват. Нашел место на свадьбе с неизвестным человеком о таких делах толковать.
Василий Васильич вздохнул, покосился на своих людей. Стражники подбежали, поволокли купца из палаты и на крыльце отвели душу, пустив купца вниз головой по ступенькам.
Некомат вскочил резво, как слепой, пометался, ища тут же на снегу лежащую шапку, и, так и не найдя, побежал, не разбирая дороги, увяз с разбегу в сугробе.
Воины свистели ему вслед.
Москва просила ярлык у Мюрида, тот долго не ломался, опасаясь соперничества Мамая, продал ярлык задешево.
На Москве раздумывать не стали — ярлык в руках, а от которого царя — все равно. Надо не мешкая, пока Мюрида и в самом деле не зарезали, князя Дмитрия на великокняжеский стол сажать.
По первому снегу стали сходиться в Москву рати. В декабре тронулись в поход.
Под бархатным княжьим знаменем ехал, окруженный боярами, младший князь Иван. Укутан был князь так, что лишь кончик порозовевшего носа торчал наружу: материнская рука одевала князя.
Дмитрий и Владимир смеяться над Ваней не посмели, но и кутать себя не дали и сейчас с ближними отроками веселой ватагой ускакали вперед, туда, где шла легкоконная сотня Семена Медика.
Сотня шла боевым порядком, окруженная дозорами, и когда вдалеке показались князья, дозорные, не мешкая, донесли о том сотнику.
Семен повернул коня, погнал его назад, издали разглядел среди других конников Дмитрия, но вскоре князь скрылся из глаз в глубине оврага, куда уходила дорога.
Семен остался на холме ждать.
Первым из оврага показался всадник в зеленом кафтане — князь Владимир. Поднявшись в гору, Володя осадил коня, но большой вороной жеребец, на котором князь выглядел совсем мальчуганом, упрямо плясал на месте, не слушаясь повода, бросая из–под копыт комья снега.
Занятый конем, Володя не видел, как из–за ели, стоявшей над оврагом, мелькнул алый кафтан Дмитрия. Его белый конь, казавшийся на снегу чуть желтоватым, шел ровным широким шагом. Митя повернул его, стал бок о бок с Семеном.
Вдали за оврагом медленно двигались московские полки. По узкой дороге тесно, стремя к стремени шли конные дружины. Крайние кони оступались с дороги, глубоко вязли в снегу, то ж дело сбивая строй.
Пешие полки шли толпами — целиной. Закинув щиты и колчаны с луками за плечи, они быстро скользили на лыжах, с гиком скатывались в овраг, оставляя на снегу широкие следы.
Кто–то там на полном ходу не устоял на ногах, полетел кубарем, поднимая тучи снежной пыли. Снизу
