Мессианство, надежда униженных
Гордость, безусловно присущая немцам, придавала ранам, нанесенным их самолюбию, еще большую болезненность.
Гуманисты проявляли особую чувствительность, остро реагируя на обиды, так как, встречая итальянцев, они замечали их чувство превосходства, проявление которого было, тем не менее, неучтивым. Даже будущий Пий II зачитал неприятную для немцев выдержку из трактата Тацита «Germania». Если бы Рим не просветил немцев, никогда бы достоинства, присущие германской душе, не пустили бы там корни! Разве можно назвать это речью дипломата, который старался быть доброжелательным! Обычно, Tedeschi считались варварами, грозными на поле битвы, но неотесанные и грубые в мирное время. Порыв «реакционного патриотизма»[33] охватил немецких гуманистов. Целтис первым принял вызов: «Давайте перенесем в немецкие земли лавры, которые не только итальянцы способны выращивать, наша почва не бесплодна». И Целтис открыл литературную историю своей нации, поэмы Хротсвиты X века и «Ligurinus» XII века. Даже Евангелием Германия была обязана латыни; она получила его от друидов, говоривших на греческом. По образцу Italia illustrata Бьондо он задумал написание «Germania illustrata», однако этому намерению не суждено было осуществиться. Ученые собрали материалы, которые должны были лечь в основу этого обзора. Конрад Пойтингер подготовил издание текстов. В Нюрнберге Виллибальд Пиркхаймер набросал основные линии «Explicatio Germaniae». Кошле объединил уроки по истории и географии в «Brevis Descriptio». Бебель вознес хвалу высоким свершениям былых времен своего народа. Наконец, Ульрих фон Хуттен перечитал «Germania» Тацита, где нашел не дикарей, а настоящих немцев, которых ненавидел развращенный Рим за поражения, нанесенные своим легионам. Из Арминия, победившего захватчиков, Хуттен сделал национального героя, победоносного Верцигеторикса.
Для Хуттена Рим был не только прежним врагом, нашедшим погибель в густых лесах Тевтобургурвальда. Нет, Рим был всегда живой, враждебной силой, спрутом, щупальца которого готовы были задушить Германию. До того, как в 1520 г. он представил этот отвратительный образ в «Vadiscus», этот любознательный ученый с манерами наемников боролся с церковью, в которой видел там дело рук «иностранцев». Он потому так неистово нападал на «темных людей», что считал доминиканцев покорными исполнителями политики Рима. Его чувства разделяли еще несколько гуманистов-язычников, например Эобан Хессус, развлекавшийся тем, что подделывал любовные письма Магдалины Иисусу и Марии Святому Иоанну. Правда, эти открытые враги общепринятого христианства были лишь небольшой кучкой людей. Но эхо резкой критики, высказанной Хуттеном и его соратниками, достигло ушей горожан, которым нравились гуманистические принципы. Хотя они не поддерживали Хуттена в его богохульстве, но не остались равнодушными к его обвинительным речам. На протяжении длительного времени реформа Церкви преподносилась как неотложная необходимость, и ничего не свидетельствовало о том, что обновление шло правильным путем. Монахи продолжали обвинять в излишней толерантности тех, кто отвергал строгость первоначальных принципов. С высоты кафедры проповедники развенчивали прелатов, безразличных к спасению душ. В Страсбурге Гейлер Кайзербергский даже заявил при полном соборе: «Церковь прогнила с ног до головы; реформа невозможна».
Нерасторопность административных мер замедляла процесс оздоровления, запущенный епископами доброй воли. Постановления Соглашения 1448 г. были приостановлены священниками, чьи интриги в Курии переместились ко двору. Немцы, которым не удалось попасть в римские структуры, прельщались получением доходов от церковного имущества и льготами, лишь бы только их служба оплачивалась. Правители городов и княжеств также горели желанием энергично проводить в жизнь реформы, которые церковные власти затягивали. Масса простых людей, принимавших христианство всерьез, теряла терпение. В начале XIX века, монах ордена редемптористов Клемент-Мария Хофбауер, считал, без сомнения, имея на то основания, что немцы стали протестантами, потому что были набожны. Отвергнутая любовь может превратиться в ненависть: в двадцатые годы XVI века, неистовство иконоборцев оправдывало мнение современного историка: «Именно те, кто платил за иконы, их и разрушил».[34] В 1521 г., по свидетельству нунция, которого это приводило в бешенство, девять из десяти немцев кричали «Слава Лютеру!» и только десятый выкрикивал «Долой Рим!». Этому во многом способствовала полемика, начатая Лютером, но она не подняла бы такого сильного возмущения, если оно не зрело в сердцах уже давно.
Мятеж охватил также сельскую местность. Благополучие проявлялось там очень избирательно, и его выбор был суровым. Ножницы зарплат и цен разрезали доходы дворян и священников, и отсутствие богатства компенсировала власть. Если земли не приносили тех же доходов, почему бы не потребовать больше с людей? Реакция вельмож принимала различные формы; к востоку от Эльбы, на землях, некогда свободных для сельских жителей, мелкие помещики с одобрения князей постепенно навязали крестьянам доманиальное право сеньора, условия которого оказались жестче и тягостнее былого крепостного права. Таким образом, установилось новое крепостничество, которое охватило весь европейский восток и длилось до XIX века. На западе землевладельцы также попытались превратить сельских жителей в покорную рабочую силу. Было трудно снова запустить механизм прежнего права землевладельца, настолько оно устарело, но по примеру городских или княжеских властей, хозяева земель рассматривали крестьян как подданных (Untertanen), поведение которых контролировалось до мелочей. Нарушения установленных правил служило поводом для наложения штрафов и даже конфискаций. Эта политика встретила сопротивление общин, чьи прежние свободы давно уже приучили их управлять своими делами по обычаям, гарантировавшим их права. Они не смирились с этим несправедливым регрессом. Движение сопротивления было организовано в тайне. Под руководством настоящих революционеров образовалась целая сеть организаций. Вспыхивали восстания: в 1476 г. толпа крестьян отправилась в Никлашозен во Франконии. Один из них, «барабанщик», которым возможно руководили заговорщики, оставшиеся в тени, призывал к восстанию именем божественной справедливости. Наказание было безжалостным, но идеи запали в душу; их подспудное движение охватило весь юго-запад империи. Скудные сведения позволяют проследить развитие повстанческих организаций. Программа заговорщиков, которую можно определить, исходя из показаний схваченных в 1493, 1502 и 1517 гг. мятежников, предполагала создание общества, управляемого только справедливостью Божьей. Административный аппарат, управлявший простой люд, предполагал лишь систему общин. Федерацию подобных социальных ячеек должен был возглавить император. Церковные организации также должны были подвергнуться радикальному упрощению. Приходы должны были сами избрать своих пасторов и заботиться о своем существовании. Все остальные церковные должности планировать ликвидировать, за исключением папы, чья власть должна была стать не менее сговорчива, чем власть императора. Своей эмблемой заговорщики выбрали Bundschuh, башмак из ремешков, обувь мужланов, так как у сельских жителей, попавших в беду, существовал когда-то обычай надевать его на шест и собирать войско под этим знаменем удачи. Среди бедняков зародилась надежда, слишком красивая, чтобы когда-нибудь стать реальностью!
Но что император, которого бедняки предполагали сделать патроном своей деревенской конфедерации, мог для них сделать? Не более чем князья, которых более всего занимала бесперебойная работа их административных органов, и магистраты городов, считавшие нищих общественно опасной прослойкой. В повседневной реальности политической деятельности не хватало размаха. Поэтому и слишком смелые притязания, чтобы не иссякнуть, прятались и превращались в мечты и вымыслы. Империя снова стала идеей, страстью; история приписывала ей прославленные деяния. Карл Великий был «немцем, смелым немцем», утверждал Брант, использующий в своих патриотических призывах совсем другой тон, чем в эпопее «Корабль сумасшедших», великий император, «Франк, но не француз», подчеркивает он, некогда объединивший христиан. Пусть его преемникам покоряться все земли, пусть они установят мир и веру повсюду: вот их первостепенная задача. Брант, доктор права, не был горячей головой. На протяжении двадцати лет он управлял административными службами Страсбурга. Другой документ, не менее загадочный,
