Двум смертям не бывать

— Мне знакомо твое лицо. Я тебя знаю?

Этот вопрос ударил меня как взрывная волна. Знает ли он меня?

У меня в душе наступило — не затишье — полная неподвижность перед ядерным взрывом. В этой белой тишине инстинктивно хотелось схватиться за что-то твердое. Эмоции вдруг так взвихрились, что даже и думать нечего было о ясности мысли. Господи Боже мой!

Я сама превратилась в бомбу, в узкий серебристый футляр, сдерживающий грибовидное облако безграничной смерти. Этот тип убил Мэтта. Убил меня. А я должна с ним щебетать, будто мы встретились на какой-нибудь конференции год назад и сейчас возобновляем знакомство?

— Жасмин! — Голос Вайля у меня в ухе прозвучал с тревогой, если не с оттенком паники. — Я отсюда ощущаю твои эмоции, что-то раздирает тебя изнутри. Мне появиться?

Да, черт побери! Ворваться и разнести все это к чертям! Колом проткнуть изображение Айдина на экране! Спасти Коула! Спасти меня!

Я сделала глубокий вдох. Еще один. Надо взять себя в руки. Да. Немедленно.

Меня затрясло. Крупная дрожь заставила напрячь лопатки, стиснуть кулаки. Зубы не то чтобы стучали, но намекали, что они бы не против — как будто я в сырую зиму несколько часов торчала на улице без пальто.

Я закрыла глаза.

Время убивать еще придет, Жас. И ты вполне можешь его подождать. Тебе же Голос так велел.

— Я вхожу, Жасмин, — сообщил Вайль.

— Нет.

— Нет? — откликнулся Айдин.

— Нет, ты меня не знаешь, — ответила я, жалея, что голос у меня дрогнул, и постаралась вернуться к фактам — к тем фактам, которые желательно будет знать ЦРУ для суда над теми, кого мы с Вайлем не ликвидируем на месте. — Я вот чего не понимаю: зачем вообще нас убивать? Если смотреть с вашей точки зрения, это просто перемещение вашей продовольственной базы в самый низ пищевой цепи, даже могильным червям неинтересный.

Айдин замотал головой, не дождавшись конца фразы.

— Отнюдь, отнюдь! Мы просто прореживаем стадо, выбраковывая слабых для улучшения породы. Когда их не станет, мы выпустим антидот. — На этом месте мне захотелось стереть с его рожи самодовольство. Желательно огнеметом. — И это, разумеется, вызовет у выживших чувство глубокой благодарности. Они решат, что обязаны нас чем-нибудь вознаградить за спасение их от мора, который мы же и наслали.

— Как я понимаю, сенатор, тут выходите на сцену вы?

Он выдал мне классическую си-эн-эновскую улыбку: такую озабоченную, такую искреннюю. С-сука.

— Осажденной стране нужен сильный лидер. Популярный. Лидер, который представит необходимость нового порядка так, что люди по лбу себя хлопнут: как мы сами не додумались!

Ручаюсь, он читал по бумажке — так гладко текли слова. А написал бумажку Эдуард Самос, он же Раптор.

— И что же это будет за порядок?

— Добровольное служение, милая моя Жасмин! Кровь — в обмен на безопасность, кровь — в обмен на здоровье. Это не слишком высокая цена, и я это сумею объяснить народу.

Вы меня не поймите неправильно. Я на всех выборах голосую — считаю, что это мой долг как гражданки США. Ну и к тому же мне неловко было бы брюзжать насчет того, куда катится страна, а самой ничего не делать. Но сейчас, стоя рядом с раненым другом, я понимала, что только профессиональный политик может приятно улыбаться в камеру, рассказывая, как организовал массовое убийство населения собственной страны. У меня с такой силой рвался из горла вопль, что трудно было выговорить хоть слово. Но я смогла.

— Значит, ты станешь президентом, а твои приятели-террористы увидят Америку на коленях?

Босцовски грациозно склонил голову, а Ассан сверкнул зубами:

— Мы будем танцевать на улицах!

Это как раз нетрудно себе представить. Так уже было после падения башен, и мне тогда хотелось убить каждого из этих сволочей. Вскоре мне представится шанс — может быть. Но сперва…

— Ладно, — вздохнула я. — Перебрасывайте выключатель. Меняюсь местами с Коулом.

— Черта с два! — заорал Коул, и одновременно с ним Вайль рявкнул: — Не смей!

Я взяла Коула за руки, но обратилась не только к нему, но и к Вайлю:

— Поверь мне. Поверь. Я знаю что делаю.

Коул тряс головой, стараясь не упасть в обморок.

— Жасмин, я тебе запрещаю! — оглушительно взревел Вайль.

— Давай! — крикнул кому-то Ассан. — Выключай!

Я изо всех сил сжала руки Коула, сдернула его со стула и заняла его место. Он пошатнулся, сделал пару шагов назад, чтобы не упасть, налетел на ящик коробок, но все-таки устоял.

— Пора! — сказала я им обоим, опережая все возражения. — Увидимся позже. И скоро.

— Я вернусь за тобой, — поклялся Коул, и выражение свирепости на разбитом лице делало его похожим на библейского пророка.

— Я на это рассчитываю, — ответила я серьезно. Проверила, что «Скорбь» стоит на предохранителе, и бросила ему. — Стреляй в любого, кто встанет на твоем пути. А теперь иди.

Кивнув в последний раз, Коул вышел. У меня не было времени переживать, как он там спустится по лестнице: трое этих амигос все еще торчали на связи, и надо было как-то их спровадить.

— Не хотите ли, чтобы я вас подготовил к завтрашним событиям? — спросил Ассан. — У нас запланирован просто фантастический вечер!

О Господи. Я отдала себя в руки организатора знаменитых круизов «Смертельные моторки» по Нью-Йоркской гавани?

— Может, пусть лучше будет сюрпризом? — предложила я. — А то дашь слишком много подробностей, и решу я вдруг вообще из этого договора выйти.

— Но… но вы же взорветесь!

— Вот именно.

Ассан что-то тихо сказал Айдину и сенатору, потом ответил мне:

— Что ж, хорошо. Оставляем вас в покое.

Картинка сменилась бликом, и экран стал серым. Этих рож не стало видно, но я знала, что кто-то за мной наблюдает издали, как в психбольнице.

Я опустила голову, закрыв глаза — пусть наблюдатель решит, что я молюсь. В некотором смысле, кстати, так оно и было: как и при визите к Дэвиду, я сконцентрировала все мысли, весь разум на том, чего я хотела. Только в этот раз у меня были нужные слова — те слова, что мне сообщил Голос чудовищным, грохочущим рокотом, будто они резонировали в самом большом барабане на всей земле.

Мой собственный голос звучал тихим бормотанием, вполне в стиле окружавшей меня пыльной забытой мебели. Слова срывались с моих губ — и я чувствовала, как уходит земля из-под ног, как отделяюсь я от себя самой, — словно самый момент перед засыпанием, увеличенный стократным микроскопом. Во всем теле началось покалывание, и если бы я сейчас до кого-нибудь дотронулась, это было бы как удар тока.

Открыв глаза, я почувствовала, что поднимаюсь. Честно говоря, это меня испугало: я подумала, что начала действительно вставать на ноги, и это кончится большим ба-бахом, что совершенно не нужно. Но нет: та часть моего существа, что сидела на бомбе, осталась неподвижной. Та, что отделилась от тела, продолжала подниматься, прошла через потолок, под крышу и сквозь нее. Я подумала, остановит ли меня что-нибудь, чтобы я не улетела в небо, как монгольфьер без выпускного клапана. Попыталась управлять своим перемещением — без успеха. Вверх, вверх, вверх — устремившийся в космос дух, которого ничто в мире не держит.