Так на земле он жил и правил,
Держа бразды крутой рукой.
И кто при нем его не славил,
Не возносил
Найдись такой!
Не зря, должно быть, сын востока,
Он до конца являл черты
Своей крутой, своей жестокой
Неправоты.
И правоты.
Но кто из нас годится в судьи
Решать, кто прав, кто виноват?
О людях речь идет, а люди
Богов не сами ли творят?
Не мы ль, певцы почетной темы,
Мир извещавшие спроста,
Что и о нем самом поэмы
Нам лично он вложил в уста?
Не те ли все, что в чинном зале,
И рта открыть ему не дав,
Уже, вставая, восклицали:
'Ура! Он снова будет прав... '?
Мы звали - станем ли лукавить?
Его отцом в стране-семье.
Тут ни убавить,
Ни прибавить,
Так это было на земле.
То был отец, чье только слово,
Чьей только брови малый знак
Закон.
Исполни долг суровый
И что не так,
Скажи, что так...
О том не пели наши оды,
Что в час лихой, закон презрев,
Он мог на целые народы
Обрушить свой верховный гнев...
А что подчас такие бури
Судьбе одной могли послать,
Во всей доподлинной натуре
Тебе об этом лучше знать.
Но в испытаньях нашей доли
Была, однако, дорога
Та непреклонность отчей воли,
С какою мы на ратном поле
В час горький встретили врага...
И под Москвой, и на Урале
В труде, лишеньях и борьбе
Мы этой воле доверяли
Никак не меньше, чем себе.
Мы с нею шли, чтоб мир избавить,
Чтоб жизнь от смерти отстоять,
Тут ни убавить,
Ни прибавить,
Ты помнишь все, отчизна-мать.
Ему, кто все, казалось, видал,
Наметив курс грядущим дням,
Мы все обязаны победой,
Как ею он обязан нам...
А. Т. Твардовский
* * *
Приходит к Сталину Поскребышев и начинает жаловаться на маршала Рокоссовского, что тот ведет аморальный образ жизни: имеет жену, а в любовницах у него Валентина Серова, и т.д., и т.п.
- А как воюет товарищ Рокоссовский?
- Воюет он прекрасно. Войска 2-го Белорусского фронта освобождают город за городом, одерживают одну победу за другой...
- Ну хорошо. Идите!
Поскребышев уходит, а затем все-таки возвращается.
- Так что же делать с Рокоссовским, товарищ Сталин?
Сталин подумал и произнес:
- Завидовать...
* * *
Как известно, Сталин всегда работал ночами. И вот как-то ночью он снимает телефонную трубку, набирает номер.
- Берия! Я слышал, ты в свое время был за раздел Грузии?
- Так я же, товарищ Сталин, уже тогда во всем покаялся, и я, как известно, ни от кого это не скрываю...
- Да это не я... Это Каганович говорит. Ну ладно, спокойной ночи.
Затем Сталин опять снимает трубку.
- Алло! Каганович? Ты что - еврей?
- Так это же всем известно. Я не держу это в тайне.
- Ну, ладно... Это не я - это Берия говорит. Спокойной тебе ночи.
Положил Сталин трубку и сам себе говорит:
- Что за характер у меня! Пока спокойной ночи своим друзьям не пожелаю, не могу спокойно уснуть.
* * *
В приемной Сталина стоит маршал Жуков и ждет аудиенции. Спустя некоторое время, выходя из кабинета Сталина, он ворчит себе под нос:
- Вот усатая сволочь! До чего страну довел!
Поскребышев услышал это и тут же донес Сталину. Сталин вызывает Жукова.
- Вы кого это имели в виду, товарищ Жуков?
- Я имел в виду Гитлера, товарищ Сталин.
- А вы кого имели в виду, товарищ Поскребышев?
* * *
Первые дни войны. В приемной у Сталина толпятся много генералов. Проходя мимо, ни на кого не глядя, Сталин, кивая на одного из генералов, говорит:
Расстрелять!' Но генерала никто не хватает, он едет домой, прощается со своими близкими, в доме у него плач, стенание, но никто за ним не приезжает.
Проходит ночь, другая, у генерала инфаркт. Проходят месяцы, годы. У генерала второй инфаркт...
