общительный; вспоминали, как ходили в походы, устраивали вечеринки. Тепло и светло было на душе. Подарил ей свои новые книги.
И вдруг возникло чувство вины. Почему? У нее в жизни все хорошо — муж генерал, тесть был генералом, хорошая квартира в Москве, двое детей, внуки, часто ездят по курортам, а у меня — чувство вины.
Я заметил: женщины умеют так повернуть разговор, так вспомнить ветку сирени, уроненную белой ночью в Неву, что почувствуешь себя виноватым и через сорок лет.
«За то, что было — отвечать мужчине, а женщине — за то, что не сбылось» (Вячеслав Андреев, питерский поэт).
Попросил священника Андреевского собора отца Константина быть моим духовником. Священник сказал: «Новых не беру, но ходите, а там посмотрим». Встречались несколько раз. После службы к нему очередь. Много молодых девиц. Он всех выслушивает, дает советы, напутствия. Я решил похвастаться, подарил ему «Записки ретроразведчика» — вполне, думаю, христианская вещь, всего несколько драк и небольшие, с уклоном в покаяние, воспоминания о бурной молодости — не стыдно. Он взял и рассказал анекдот. В аду грешников варят в котлах. Костер под одним грешником быстро погас, а под другим горит и горит. Страдалец взмолился: почему такая несправедливость? Ему черти отвечают: он воришка, и мы спалили всё, что он украл, а ты писатель — твои книги еще долго гореть будут…
Мы стояли у деревянного золоченого алтаря, и меня потянуло не спрашивать советов, а давать. И кому? Церкви! Новый реформатор выискался, Мартин Лютер двадцать первого века, прости меня, Господи! Я посетовал (с оговоркой: возможно, мои мысли еретические), что трудно разбирать тексты, написанные церковнославянским языком. Сколько бы, дескать, добавилось паствы в церквях, кабы службу вели на современном русском языке. Подтянулась бы молодежь, да и остальным было бы легче. А то стоишь иногда и ничего, кроме «Отче наш», не понимаешь.
Отец Константин покивал и сказал, что раньше и он так думал. А начал учиться, и всё понял. Молитвы на церковнославянском носят сакральный смысл, их переделывать нельзя.
— Если идти по этому пути, дойдем до ереси. Почему, например, не сделать молитвы для заключенных, на уголовном жаргоне? Господь — пахан, ангелы — шестерки и т. д. Или вести службу на молодежном сленге…
Еще отец Константин сказал, что люди часто путают Бога и священника. Если им не нравится священник (животик, плохо причесан, луком пахнет или какой-нибудь другой материальный дефект), они и в Бога не хотят верить. Это распространенное заблуждение. Священник — человек, он тоже грешен, а Бог… Он закатил глаза под купол собора, где сквозь стрельчатые окна пробивались лучики солнца.
Звонил Юрию Полякову в Москву — он пригласил нас с Ольгой на литературно-театральный фестиваль в Черногорию.
Он мне кажется сейчас писателем номер один в России — без всяких натяжек. Я писал о нем в питерской газете «Смена» — с приятным волнением, потому что совсем недавно открыл его заново. Когда-то читал «ЧП районного масштаба», «Сто дней до приказа» и т. д. Нравилось. И вдруг он пропал с горизонта. Москва стала хвалиться другими авторами, которых без пол-литры сейчас и не вспомнишь — авторы всевозможных «культовых» и «знаковых» романов. Я даже думал, что он завязал с писательством. И вот — купил две его книги, с восторгом прочитал «Замыслил я побег» и «Грибной царь». Его дарование обернулось большим талантом. Прекрасный язык! Здравый смысл, человечность, доброта — то, что я ценю в литературе. И напрочь забытая критиками категория — авторская позиция! Прочитал его пьесы — великолепные социальные комедии! Читаешь, и местами мороз по коже или хохот — вот они, ответы на вопросы сегодняшнего дня.
Поляков — главный редактор «ЛГ». Он превратил ультралиберальное издание, в которое газета выродилась при двух последних редакторах, в площадку для всех писателей России. Выровнял крен. Не боится слов «Родина», «патриотизм», «армия»… Из рабочей семьи.
Этот типичный русский парень симпатичен мне сочетанием таланта и порядочности. Недавно узнал: его пьесы не хотят ставить в Петербурге — в театрах не разделяют его гражданскую патриотическую позицию.
Прилетели на фестиваль в город Будву. Поляков с женой Натальей.
Залив Адриатического моря, вокруг — горы. Теплая чистая вода, галька, теплый воздух, оборудованный пляж.
С нами переводчица Радмила из Белграда. О бомбежках американской авиации рассказывает неохотно. Я поведал, как пытался на писательском собрании нашего Союза писателей Санкт-Петербурга принять письмо поддержки писателям Югославии и что из этого вышло. Она печально покивала головой.
Купил всем по бутылке пепси-колы. Радмила сказала, что она объявила бойкот американским товарам и посоветовала брать экологически чистый яблочный сок местного производства. Пить пепси не стала.
Фестиваль уже идет: показывают спектакли, фильмы, выступают оркестры, всё идет спокойно, с некоторой ленцой, свойственной черногорцам.
Поляков на пляже прочитал мои «Записки ретроразведчика». Поговорили. Наташа читает «Чикагский блюз», смеется.
Радмила настроена лениво-скептически. Ей лет… сорок? Лежит на пляже без лифчика. Наши жены, похоже, не волнуются.
Радмила: «У югославских мужчин главное — рост и голос. Чем выше рост и громче голос, тем мужчина смелее».
После этих разъяснений я поймал себя на том, что стал говорить громче, резче и подтянулся. Ольга посмотрела на меня удивленно: «Ты что, югослав?».
Подарил Радмиле «Записки ретроразведчика», сказал, что молдавские предки матушки состояли в родстве с родом Карагеоргиевичей, князьями. Радмила меня ворчливо раскритиковала: никаких князей у югославов не было! Были большие семьи пастухов, которые замышляли восстание против туров, а потом и восстали в 1800 каком-то году.
О моих генеалогических исследованиях почему-то отозвалась скептически: «Безработный поп и скотину крестит».
Радмила: «В 1905 году Черногория из солидарности с Россией объявила войну Японии. А во время агрессии США в 1999 году, появился лозунг: «Сербия — до Токио!».
Радмила, сидя в шезлонге и укладывая свои груди, чтобы им досталось больше солнца, рассказывает. Хорваты — это те же сербы, только католики, ориентированные на Запад. Отмежевываясь от сербов, создают словарь хорватского языка, хотя раньше говорили на едином сербском. Например, «милосклиз» и «нежник» — так хорваты и хорватки решили теперь называть мужской половой орган. «Сладолед» — мороженое.
Я сказал, что нечто подобное наблюдается на Украине, которая разводится с Россией. Некоторые договорились до того, что русский дворянин Гоголь был украинским писателем, потому что жил на Украине, а русский язык никак не может передать всю глубину мыслей и чувств даже среднего украинца, и потому его надо запретить окончательно и бесповоротно. У нас был такой стишок в ходу: «Говорят, что Эдисон был по паспорту масон. Если так, ядрена мать, будем лампочки ломать!» И: «Не купил мне батька новую шапку, назло ему отморожу себе уши!»
Окружающие горы действительно кажутся черными — во встречных лучах солнца. Ездили в мужской монастырь Острог, издали похожий на гнездо, прилепившееся к скалам. Микроавтобус шуровал сквозь облака. Когда облака расступались, становилось страшно от увиденного — внизу игрушечные деревушки,
