Женька пьет каждый день. Слышал от мужиков, что в Америке открыли алкогольный грибок, который приживается в желудке.
— Тяпнешь стакан воды, и целый день ходишь под балдою. У тебя знакомых морячков нет, а? Может, привезли бы!
Временами испытываю отвращение к бумаге и словам.
Когда прихожу в Дом писателя, меня бьет током от гардеробщицы — через алюминиевый номерок. Причем, бьет только от одной, худой и старенькой; от второй, пожилой и дородной, не бьет. Когда ухожу и подаю номерок, всё в порядке: статическое электричество уже разрядилось.
Может, это и не статическое электричество, а творческая энергия, творческий запал, которые угасают после пустых окололитературных разговоров и слушания слабых рукописей на семинаре.
Вышел с платформы Татьянино на тропинку и увидел куст, осыпанный красными фонариками- снегирями. Снегири плавно покачивались на ветках и клевали какие-то зернышки.
Остановился и смотрел на них. Давно не видел снегирей. Дамка, убежавшая вперед, нетерпеливо поджидала меня.
Стругацкий предложил сделать интервью не только с ним, но и с членами семинара. Я сказал, что надо согласовать такие изменения с «Авророй». Действительно надо согласовать.
Вчера выпили с Ольгой бутылочку яблочной настойки — в честь дня Красной Армии.
Читаю Феликса Джонсона — «…Да поможет мне бог», 1958 года выпуска. О временах маккартизма в США. Забавный роман. Написан ясно и напористо, читается на одном дыхании. Всё на месте. Отличная композиция. И немного киношно: перед мысленным взором бежит картинка за картинкой. Славные диалоги. Высокопрофессиональная вещь. Есть чему поучиться.
«Численный метод „оценки человека“ по его „показателям“» (А. В. Петровский), — найти для «Шута».
Лев Толстой тоже размышлял на эту тему и предложил оценку человека через дробь: в числителе — полезные качества человека, в знаменателе — то, что человек сам о себе думает. Истинные заслуги и добродетели, отнесенные к нашему самомнению.
Неожиданно написался рассказ про водопроводчика Кошкина, угодившего в прошлое. Сюжет увидел сразу — от начала до конца. Назвал «Летающий водопроводчик», 32 стр. Писал почти месяц. По этой причине не писал в дневник. И, естественно, не пил.
Кривые водители болтаются по гаражу. И я не решаюсь вызвать милицию или написать рапорт, как положено по новому Указу, с которым нас ознакомили под расписку. Но всех строго предупредил. Они только улыбались расслабленно и раскидывали руки для объятий. Ну, как таких подлецов сдашь в милицию?.. Никак их не сдашь.
Прочитал в «Иностранке» «Последний взгляд» Джеймса Олдриджа, о дружбе и ссорах Скотта Фицджеральда и Хемингуэя. Роман построен на документальной основе, но автор называет его своей версией дружбы двух писателей и чистейшим вымыслом. Читается с интересом (фигуры-то какие!), но много грязи.
Курт Воннегут. «Завтрак для чемпионов»:
«…У него явно не все были дома. Чердак был не в порядке. Свихнулся он. Да, Двейн Гувер совсем спятил».
Или: «Старая его подруга Безвестность снова встала с ним рядом». (!)
Тут я готов поспорить с переводчиком. Следовало, как мне кажется, написать «вновь встала», убрав тем самым лишний свистящий звук «с» в слове «снова». Их и так достаточно в предложении. Возможно, переводчик убоялся клинящего сочетания звуков «вн» и «вст», но я бы написал «вновь встала». Хорошо сказано по смыслу, но фраза проседает на слове «снова», уходит вниз.
В «Литературной России» вышла моя миниатюра «Смерть негодяя».
Публикации подбадривают причастностью к некоему процессу. Да, пишу, печатаюсь. А с чем печатаешься-то? По-простому говоря, не миниатюра, а юмореска! Терпеть не могу это слово.
Нахожусь в растерянности: писать надо, но не хочется. Нет подъема, не захлебываюсь эмоциями, мысленно оглядывая возможный сюжет.
Надо писать как-то иначе. Нельзя на электрогитаре играть фуги Баха.
— Папа, знаешь, сколько микроб может за час пройти? — спросил Максим, натирая мне спину в бане.
— Сколько?
— Один сантиметр. Мне Павлик сказал.
Смастерил ему качели на ветке старого финского дуба. Взлезая на дуб, обнаружил, что делаю это машинально: извивы ствола и ветки остались в моей памяти с детских лет. Некоторые нижние ветки, правда, высохли, их спилили, но оставшиеся корни торчали из ствола. И памятливые руки угадывали их сами.
На старом финском дубе вырос я — теперь растет мой сын Максим.
Неплохо сказано, сизый нос!
Подошел к зеркалу и посмотрел на свой нос: длинный, подпухший, но не сизый. А с чего ему быть сизым, если не пью давно.
Был у Б. Стругацкого — визировал интервью. На столе у фантаста лежала Библия и стоял странный телевизор — с неподвижными формулами на экране и подведенной к нему клавиатурой. Что это такое, не понял, но спросить постеснялся. У фантастов свои причуды.
Был в «Авроре». Видел верстку «Записок книгонелюба. Вместо фельетона». Сильно сократили, оставив 17 страниц. Особенно огорчила замена смачного глагола «чавкать» на «есть» — потерялся смысл и смак фразы. Скандалить не стал, хотя очень хотелось. Убрали в конце «теперь он коллекционирует ломы, говорят это модно». Главному редактору почудился в этой фразе намек на некие готовящиеся разрушения устоев общества: «Почему ломы? Мы что, призываем крушить фундаменты? Нехороший намек». Я тут же предложил заменить ломы керогазами. Согласились.
«Опыты» Монтеня и «Мысли» Паскаля — прочитать!
Купил в киоске 8-й номер «Авроры» с моими «Записками книгонелюба». Ольга обрадовалась больше моего. Для нее это прорыв, вещь, которую можно предъявить и показать: вот, мой муж печатается в журналах, его признают. А я перегорел…
Уволился из гатчинского гаража, устроился в Зеленогорск, в Автотранспортное предприятие № 120.
Хотел забрать Дамку с собой, но Ольга отговорила. Она, в принципе, не против собаки, но кто будет с ней гулять, когда я на работе? Надо же Макса отвести в детский сад. Дамка, словно предчувствуя расставание, не отходила от меня ни на шаг, клала голову на колено, смотрела тревожно.
Я покормил ее напоследок, расчесал шерсть гребешком, выгулял по рощице, обещал приезжать. Эх, Дамка, Дамка, милая моему сердцу пёска. Хорошо мы с тобой дежурили.
Столько разных людей видел в гараже — хороших, интересных, разных, а тосковать, чувствую, буду только по собаке…
