зажимами, забирая в свои шелестящие внутренности копию старинной карты, словник военной терминологии прошлых лет или газетную вырезку 1930-х годов, сообщающую об успешных парижских гастролях юной певицы Аси Бузни, которая, удивив своим голосом Париж, отправляется теперь с импрессарио на пароходе в Нью-Йорк. Кто она мне? Пока не знаю. Пусть будет.
Читаю историю Молдавии, этих тысячелетних ворот из магометанства в христианство. История Молдавского княжества оказывается столь же неохватной, как и история России. Еще недавно я знал о Молдавии меньше, чем о какой-нибудь Венесуэле: всесоюзный сад-огород, «Молдавское розовое», футбольная команда «Нистру»… Теперь не расстаюсь с книгой Димитрия Кантемира «Описание Молдавии», написанной им в 1726 году, и пытаюсь запомнить древние названия городов, областей, имена господарей и разобраться в боярских чинах и званиях.
Из букинистических магазинов я авоськами тащу справочники, энциклопедии и жизнеописания великих завоевателей и правителей — денег уходит куча. И чем глубже забираюсь в исторический лес, тем он гуще.
Перелистываю килограммы старой, но еще упругой бумаги, хмуро разбираю с помощью лупы каракули, словно оставленные куриной лапой, но, случается, и наслаждаюсь каллиграфическими шедеврами, изящными, как вензеля на решетках петербургских скверов.
Иногда накатывают сомнения: зачем я занимаюсь этим, почему не живу, как большинство людей? Но являются и объяснения: без предков мне тоскливо, как на необитаемом острове. И кто, простите, кроме меня, займется в нашей семье этим делом? Никто не займется. Будем считать, это мой долг — вывести предков из семейного и исторического небытия, соединить всех во времени.
Однако за всеми архивными поисками как-то стерся главный вопрос — национальное происхождение фамилии, которую я ношу: откуда она — из Прибалтики или Греции?
И стоило мне подумать об этом, как раздался телефонный звонок из Союза писателей Санкт- Петербурга, и голос секретаря Танечки предложил мне поездку на остров Родос, в Международный Центр писателей и переводчиков.
— Я же писал заявление в Швецию, на Готланд, — для порядку заупрямился я. — Почему Родос? Туда же была очередь…
— Так получилось… Один не может, другой не хочет. Лететь надо мимо Балкан, а там сам знаешь — бомбят Югославию… Вся очередь распалась. К тому же грант дают небольшой — сто пятьдесят долларов.
— Еду! В смысле, лечу! Записывай! На две недели!
Ночная пустота аэровокзала. На скамейках, сняв ботинки, спят греки. Ездят мусороуборочные машины. Через три часа будет воздушный подкидыш до Родоса. Еще час лёту. Пробираюсь на остров Родос в международный дом творчества, в надежде поискать на греческом Родосе следы своей фамилии и дать разбег роману.
…Выкатился с багажом на улицу. Густая южная ночь, тепло, хорошо. Высокие желтые фонари атакуют мотыльки, страдающие, как известно, бессонницей. Цветущие розы на зеленом газоне. Может, я действительно грек, так славно вписавшийся в пейзаж исторической родины?..
Под навесом стоял музейного вида броневичок с надписью «Police» и по-гречески — «Эллинская автономия». Похоже, реликвия времен греческой революции, когда свергали хунту черных полковников. Подкатился с чемоданом поближе, разглядываю зеленого музейного кузнечика. На лобовой броне — смотровые щели. Перед ними, защитным экраном, толстые ветровые стекла с дворниками, как у авто начала века. Представил, как в дождь и грязь летит эта боевая драндулетка и мечутся по стеклам щетки. Башенка с задранным вверх стволом пулеметика. Да это чудо пятеро мужиков перевернут и не охнут. Смех, а не машина. Присел, держась за бампер, заглянул под днище — есть ли запасной выход?
И тут же раздался зычный окрик и звуки шагов.
Я повернул голову, поднялся. Ко мне стремительно шагал рослый полицейский с наручниками на ремне. Из будки с темными стеклами, прятавшейся в тени деревьев, выскочили еще двое — с бляхами, ремнями и портупеями на кожаных куртках. Три танкиста, экипаж машины боевой… Меня обступили и потребовали паспорт.
Не совершая резких движений, я достал бумажник, вытащил из него паспорт, писательское удостоверение, визитную карточку… Эти парни, похоже, сидели в будке и ждали, когда я созрею для диверсии. Один из них с подозрением оглядывал мой внушительный чемодан на тележке, не прикасаясь к нему руками.
— Вы грек? — глянув в паспорт, спросил меня первый — мощный и симпатичный.
— Нет, русский писатель из Санкт-Петербурга. Там всё написано.
— Ваша фамилия — греческая! — не повышая голоса, уличил он. И спросил что-то по-гречески. Вот тебе и начало генеалогических исследований!
До меня дошло, что опереточный броневик — боевая машина афинской полиции, поставленная на охрану аэропорта. И ей под днище, как под юбку, заглядывает сомнительный гражданин, подкативший поближе чемоданчик. А что в чемоданчике, интересно?.. Сейчас будет тебе, дураку, рассвет над Пиренеями через зарешеченные окна.
Я как можно дружелюбней улыбнулся и открестился от возможного греческого происхождения: сказал, что фамилия моя похожа на греческую, но имеет литовские корни. Литва, дескать, Вильнюс. Оттуда фамилия. Я осторожно указал рукой в ту сторону, откуда прилетел.
— Мне понравилась эта крепкая динамичная машина, — я стал льстиво нахваливать драндулетку по- английски. — Не знал, что к ней нельзя подходить… Больше не буду.
— У вас есть родственники в Греции?
— Нет-нет, что вы, — я протянул авиационный билет и конверт с приглашением писательского центра. Спокойнее быть прибалтом, если фамилия позволяет.
Их внимательно изучили, и я понял, что меня отпустят. Но интерес ко мне в глазах полицейского не пропадал.
— Фамилия Каралис — греческая, — повторил он, возвращая документы. — Моя фамилия тоже Каралис. А я грек. — Едва улыбнувшись, он приложил ладонь к кожаной пилотке. — Вы свободны…
Полицейские, скрипя кожей курток, вразвалочку убрались в свою непрозрачную будку.
Многообещающее начало.
Приземлились в полумраке.
На такси доехал до международного писательского центра ЮНЕСКО.
Шлепки, босых ног по кафельному полу, покашливание. Открыла заспанная женщина в спортивном костюме и с сигаретой. Я представился, сунул визитную карточку. Да, да, сказала, ждем. Глянув в мою визитку, спросила, не грек ли я. Я сказал, что приехал на остров, чтобы разобраться в этом. Ее зовут Анатолия. Она включила кофеварку, телевизор и пошла готовить комнату. Я вышел на улицу. Внизу, за верхушками деревьев, виднелось сероватое море. Здесь я и проведу две недели.
Распаковал вещи, выпил кофе и достал замечательный шведский блокнот с пачками разноцветных страниц, подаренный Сергеем Арно и Колей Романецким.
Сегодня день рождения отца. Ему исполнилось бы 95 лет.
На Родосе в древние времена стоял маяк в виде бронзового юноши с горящей чашей над головой — Седьмое чудо света, Колосс Родосский. Если высунуться из окна моего номера, видна гавань Мандраки с частоколом мачт над белыми яхтами и отблеском корабельных медяшек. На берегу этой бухты и стоял бронзовый мужчина, меж ног которого, хлопая парусами, заходили в гавань корабли со всего света.
Двухэтажный особняк врезан в вершину холма Монте-Смит. В нем живут пятеро писателей: тощая финка, немец с испуганными глазами, полный добродушный швед, поджарый голубоглазый румын и я. «Я» — это такая неизвестная пока национальность, но личность, безусловно, пронырливая — пронырнул тремя
