Новые приключения в Стране Литературных Героев

Сияй, Дульцинея!
Живи, Дон Кихот!

Первый рыцарь. Благородный сэр! Осмелюсь ли я про­сить вас принять мой вызов?

Второй рыцарь. О, это слишком большая честь для меня, благородный сеньор! Но я не смею огорчить вас отказом!

Первый. В таком случае, достопочтенный рыцарь Неза­катной Луны, я предоставляю вам право первого удара!

Второй. Никоим образом, преславнейший рыцарь Розы Без Шипов! Соблаговолите напасть первым вы!

Второй. Нет, вы!..

В общем, стараются перелюбезничать друг друга – совсем как Манилов и Чичиков, уступающие один другому право первым пройти в дверь. Возможно, это сравнение пришло в голову и Гене: иначе с чего бы он сам выключил машину и прекратил эту сцену?

Профессор (не без иронии). Ах, ты уже насладился зрелищем учтивости и благородства? Чудесно! А уж теперь, изви­ни, будет не по-твоему. По-пушкински. И рыцари предстанут не­сколько иными...

Вновь появляется Франц.

Франц. Да разве это жизнь? Черт ее побери!.. Однако что это давеча сказал мне Бертольд? У герцога будет турнир... Ах, боже мой! там будет и Клотильда! Дамы обсядут кругом, трепеща за своих рыцарей, – трубы затрубят – выступят ге­рольды – рыцари объедут поле, преклоняя копья перед балконом своих красавиц... – трубы опять затрубят – рыцари разъедут­ся – помчатся друг на друга... дамы ахнут... боже мой! – нико­гда не подыму я пыли на турнире, никогда герольды не возгласят моего имени, презренного мещанского имени, никогда Клотильда не ахнет...

Гена. Архип Архипыч, это же опять Франц! А рыцари где же?

Профессор. Не торопи событий. Будут. Все будет.

Франц. Деньги! Кабы знал отец, как рыцари презирают нас, несмотря на наши деньги...

Альбер. А, это Франц! На кого ты так раскричался?

Профессор. Ну, вот тебе и рыцарь. Альбер! Прошу лю­бить и жаловать... Если, конечно, захочется.

Франц. Ах, сударь, вы меня слышали... я сам с собою рас­суждал...

Альбер. А о чем рассуждал ты сам с собою?

Франц. Я думал, как бы мне попасть на турнир.

Альбер. Ты хочешь попасть на турнир?

Франц. Точно так.

Альбер. Ничего нет легче.

Гена. Здорово! Молодец этот Альбер! Видите, Архип Архипыч, прямо как в сказке! Стоило Францу пожелать – и го­тово, как на тарелочке!

Профессор. Браво, Гена!.. То есть насколько сбудутся желания Франца, это еще поглядим и увидим, но вот слово «сказка» ты произнес удивительно к месту. В этой пушкинской пьесе в самом деле очень много похожего на сказку: и речь ге­роев, и стремительность, с какой движется действие, и еще кое-что... Но давай-ка именно ей, стремительности, как раз и не бу­дем мешать.

Альбер. Да, ничего нет легче: у меня умер мой коню­ший – хочешь ли на его место?

Франц. Как! Бедный ваш Яков умер? Отчего ж он умер?

Альбер. Ей-богу, не знаю – в пятницу он был здоровеше­нек; вечером воротился я поздно (я был в гостях у Ремона и по­рядочно подпил) – Яков сказал мне что-то... я рассердился и ударил его, – помнится, по щеке, а может быть, и в висок, – однако нет: точно по щеке; Яков повалился – да уж и не встал; я лег не раздевшись, а на другой день узнаю, что мой бедный Яков – умре.

Гена (озадаченно и неприязненно). Ничего себе!

Профессор (в тон ему). Да, благородства и тем более учтивости здесь, кажется, действительно маловато!

Франц. Ай, рыцарь! Видно, пощечины ваши тяжелы.

Альбер. На мне была железная рукавица. Ну что же, хо­чешь быть моим конюшим?

Франц (в нерешительности; у Пушкина сказано: «почесы­вается»). Вашим конюшим?

Альбер. Что ж ты почесываешься? Соглашайся. Я возьму тебя на турнир; ты будешь жить у меня в замке. Быть оруже­носцем у такого рыцаря, как я, не шутка: ведь уж это сту­ пень.

Франц. А вы не будете давать мне пощечин?

Альбер. Нет, нет, не бойся; а хоть и случится такой грех – что за беда? – не все ж конюшие убиты до смерти.

Франц. И то правда: коли случится такой грех – посмот­рим, кто кого...

Альбер. Что? что ты говоришь, я тебя не понял?

Франц. Так, я думал сам про себя.

Альбер. Ну, что ж – соглашайся...

Франц. Извольте – согласен.

Альбер. Нечего было и думать. Достань-ка себе лошадь и приходи ко мне.

Архип Архипович выключает машину.

Гена. Да-а... Это вам действительно не Айвенго... И за­чем только Франц согласился к нему пойти? Тем более вы гово­рили: он поэт. Гордый, значит.

Профессор. Ну, это-то как раз очень понятно. Во-пер­вых, он стремится из своего мира, из своей среды, из сословия мещан – так тогда называли весь вообще городской люд, куп­цов, ремесленников... Это я на тот случай, чтоб ты не подумал, будто слово «мещанин» здесь ругательное... Стремится в узкий круг дворян, рыцарей. Во-вторых, как ты и сам мог бы догадать­ся по его словам, Франц влюблен в некую прекрасную Клотильду, а она – сестра Альбера. Но, в общем, твои сомнения оправдались. Ничего хорошего из этой службы не вышло. Франц не сдержался и однажды на хамство своего хозяина ответил дерзостью. Его, естественно, выгнали, он подговорил крестьян взбунтоваться против рыцарей, но бунт, увы, был подавлен, а самого Франца победители порешили казнить...

Гена (с ужасом). И казнили?

Профессор. Опять-таки не торопи событий. Лучше убе­дись своими глазами, какой поворот получился в судьбе Франца...

Опять «Сцены из рыцарских времен». Замок. Веселый, гру­бый шум пира. Крики, хохот.

Первый рыцарь. Ротенфельд! праздник ваш прекрасен; но ему чего-то недостает...