потому и подшучивали — не над нею, над собой.
— И будет права. А я ей помогу, — заметил темноволосый, грызя травинку, чтобы скрыть улыбку.
— Государь! — возмутилась девушка. — Да вас первого… — Она решительно обернулась к Джею. — Вы их не слушайте, правда! Они же просто дразнятся! Хуже мальчишек, честное слово!
— Так и должно быть, — задумчиво произнес Джей. — Мальчишка и вполовину таких глупостей натворить не может, как взрослый. Я, во всяком случае, точно не мог.
Шутка слетела с языка удивительно легко — и Джей совсем не удивился этой легкости. Кем бы ни были эти люди — он один из них. Он не мог бы сказать, откуда взялось это знание и в чем выражалось это сродство, но ощущал его так же явственно, как собственное тело.
Светловолосая Дженни вздохнула так глубоко, словно только сейчас осознала, что она здесь единственный взрослый, рассудительный человек. Ответом ей были семь смущенных улыбок.
— Наверное, вы все затем и хотите поскорей вырасти. — Дженни тоже не смогла удержать улыбку как ни старалась. — Чтобы наделать побольше глупостей.
— Вы совершенно правы, моя леди, — сокрушенно подтвердил темноволосый Эдон.
На сей раз Дженни расхохоталась первой.
— Садитесь же, — настойчиво произнесла она, вновь обернувшись к Джею.
— Вот-вот, — поддержал ее седой. — Садитесь к огню. И не спорьте больше. Сестер надо слушаться! Тем более старших.
Сестер? Да еще старших?! Джей готов был ручаться, что Дженни моложе его лет на семь…
— Но у меня нет никаких сестер, — только и смог выдавить из себя ошарашенный Джей.
— А вот это, — очень серьезно произнес Эдон, устремив на него взгляд своих удивительных серебристых глаз, — вам только кажется.
Джей повиновался. Он опустился на лапник возле костра, подогнув под себя ногу — когда-то он любил так сидеть… кто-то налил вина в маленькую походную чашу, кто-то протянул эту чашу ему, и Джей, наскоро поблагодарив, припал к ней пересохшими губами. Вино не было подогрето, оно не было горячим — и все же первый глоток оказался жарким, словно расплавленное солнце, оно беспощадно смыло таящийся в теле холод — оказывается, Джей совсем озяб, пробираясь сквозь рябинник по туманной тропе… и когда только успел? Терпкое тепло изгоняло знобкую муть и усталость. Джей перевел дыхание и снова пригубил темное, почти черное в свете костра вино.
Этот второй глоток смыл остатки той непрочной уже преграды, что еще держалась между Джеем и его памятью, и освобожденное прошлое хлынуло могучей всесокрушающей волной, крутя и раздирая, вздымая к небесам и швыряя на скалы, хлеща соленой ладонью по лицу и небрежно ломая, как негожую щепку… а потом волна вынесла его на берег, избитого, оглушенного, и тихо отхлынула, погладив напоследок по щеке.
Память вернулась целиком и без изъятия. Теперь Джей де Ридо куда лучше понимал, куда привела его туманная тропа… он вспомнил, кто такая эта девушка по имени Дженни, хоть и не видел ее в лицо ни разу, вспомнил — ему ведь рассказывали, а рассказанного он не забывал никогда, рассказанное он переплавлял в песни… теперь он понимал, отчего Джейн назвали его сестрой, да еще старшей — и кем был при жизни темноволосый воин с серебристо-серыми глазами, которого Джейн именовала то Эдоном, а то государем… а еще он помнил себя, Джефрея де Ридо, и свою смерть, и тех, кого он оставил в потоке времени, шагнув из него на берег вечности… одна мысль об их страдании заставила его захлебнуться горечью, сухой, бесслезной, мучительный стон выгнул тело, запрокинул голову, черное звездное небо метнулось в лицо…
— Тише, сынок, тише… — Седой держал его за плечи. — Память вернулась, да?
В голосе его, в глазах было столько тревоги и неподдельного участия, что Джей попытался кивнуть в ответ. Попытался — и не смог.
— Это так спервоначалу и бывает. — Седой на мгновение прижал голову Джефрея к своей груди. — Держись. Переможешься, легче будет.
Легче? Разве чужая боль может стать легче?
— Сначала всегда горько, — тихо молвил кареглазый со шрамом. — Это скоро схлынет. Все уже позади…
Так ведь в том все и дело!
— Я… не о себе… — ломким голосом выговорил Джей.
Как, ну как объяснить? О себе, о своей участи что ему горевать — он и мечтать не смел, что смерть подарит ему тропу сквозь туман, аромат листвы и палой хвои, шум ветра в вершинах сосен над головой, рябиновый полог, тепло огня и лица друзей… и он не может, не может отсюда, из вечности, докричаться до тех, кому скорбная весть вошла ножом под ребра, не может осушить их слез и утишить их горя…
Тонкие пальчики Дженни сжали его руку. Она понимает… не может не понимать — ведь и она тоже…
Эдмонд приспустился на одно колено рядом с ним и заглянул в глаза.
— Это только вечность неизменна, — тихо сказал он. — А время… время лечит. Поверь мне.
Он тоже понимал. И его понимание слетало с уст теми словами, которые единственно и могли сохранить Джею рассудок при столкновении с вечностью.
— А вечность? — прошептал Джей.
Эдмонд ответил не сразу. Он обвел взглядом поляну, костер, побледневшее личико Дженни, замершее лицо Джея…
— А вечность ждет, — твердо произнес Эдмонд.
Стеклянный эльф. Осень. Эйнсли
По сухой до звона осенней листве лошади ступали неспешным шагом, и их никто не торопил. Джеральду некуда было спешить.
— Вы никогда прежде не видели Роберта де Бофорта? — как бы между прочим спросил Лэннион.
— Нет, — равнодушно ответил Джеральд. — Да и где я мог его увидеть? В Эйнсли я отродясь не бывал. А леди Элис… вы же знаете, как она отчаянно молодится. Появиться при дворе со взрослой дочерью и почти взрослым сыном — то же самое, что и назвать свой настоящий возраст. Нет, пока это хоть самую малость зависит от леди Эйнсли, младшее поколение Бофортов не покинет замка ни при каких обстоятельствах.
— Даже по королевскому приглашению? — Лэннион пытливо взглянул на Джеральда. — Ведь вы могли приказать юному Роберту приехать.
— Он все еще хромает, — неохотно ответил король.
— Ну, если верить гонцу, не так и сильно он хромает, — возразил Лэннион. — Рана вполне затянулась. Не думаю, что она бы ему помешала.
— Лэннион, к чему вы клоните? — нахмурился Джеральд.
— Сир, вы же недолюбливаете Бофортов…
— Вы, как всегда, чертовски вежливы, Лэннион, — усмехнулся Джеральд. — Недолюбливаю? Да я их терпеть не могу!
— Тогда почему вы решили поехать в Эйнсли? — осведомился Лэннион, причем в его голосе явственно сквозила надежда — а вдруг Джеральд все-таки передумает и прикажет повернуть коней, пусть и в нескольких шагах от цели.
— Потому что Эйнсли нам по дороге, — отрезал король.
Лэннион самым непочтительным образом расхохотался.
— По дороге… ну да — для бешеной собаки сто миль не крюк! Джеральд, что за нелепая страсть мучить себя без всякой надобности?
— Ну почему же без надобности, — вновь усмехнулся Джеральд. — В Эйнсли мы прогостим от силы дня два. Большего от нас не потребуется. А вот если я пошлю приглашение Роберту — думаете, он приедет один?
— Н-нн-нет, — протянул Лэннион. — Воспользоваться доблестью сына и заручиться расположением нового короля… да когда это Бофорты упускали подобный шанс!
— Вот именно, — вздохнул Джеральд. — Можно держать пари на что угодно — вместе с юным Робертом явится и его светлость граф Эйнсли собственной персоной, и леди Эйнсли… и если они не найдут повода
