по тканью так называемого шелкового холста, а по кружевному шитью, а здешняя глиняная посуда... Тэйри бродил по городу, разинув рот. Многие, приметив сметливого мальчонку, что уставился на изделие не просто восхищенным, но и понимающим взглядом, доброжелательно окликали паренька. Многие охотно показывали ему, как сделать то или иное: отчего бы и не поучить смышленого паренька — ведь ему еще целая жизнь предстоит... надо же чем-то и на хлеб зарабатывать. Мальчик и впрямь оказался с понятием, да и собственного мастерства не потаил: тикуринцам по вкусу пришлось золотое соломенное плетение. В нескольких домах Тэйри на заказ сплел внутреннюю кровлю, и расплатились с ним заказчики честь по чести, никто деньгу под ноготь не зажал: мастера обманывать стыдно, а ребенка — тем более. С тех пор Тэйри стал бывать в городе реже: он был слишком занят, выплетая корзинки, игрушки, веера и прочее тому подобное. Зато в Тикури стал регулярно бывать Аканэ — и не только затем, чтобы продать братние изделия на местном рынке.
Если Тэйри бывал в городе часто, то Аканэ задерживался там подолгу. У Тэйри и впрямь к любому ремеслу понятие: стоит ему разок поглядеть, как он уже и смекнул, как увиденное к делу приспособить. Аканэ о своем воинском предназначении покуда не догадывался, а дармоедом быть не хотел — вот и разглядывал часами всякую утварь, гадая, как бы ему сделать такую же. Время он тратил почитай что и напрасно: пока Тэйри, к примеру, пять-шесть горшков глиняных выкружит, Аканэ от силы один смастерит... и не то чтобы кособокий, а глядеть на него безрадостно. В ремеслах Аканэ был умельцем разве что средней руки, и то скорее за счет старания.
Сбежав из столицы, Хэсситай направился первым делом не в домик, а в Тикури, нимало не сомневаясь, что наверняка найдет там одного из мальчиков, если не обоих, — и скорее всего Аканэ. Действительно, Аканэ, по своему обыкновению, торчал напротив открытых дверей столярной мастерской и глазел вовсю, стараясь усвоить хоть один секрет таинственного ритуала по изготовлению сундука.
Хэсситай не окликнул Аканэ: возглас может привлечь к нему внимание... да и знакомство их демонстрировать всем и каждому тоже не стоит. Он просто прошел мимо мальчика, даже не обернувшись, и только повел еле заметно плечом, что означало на немом языке клана: «Следуй за мной». Пожалуй, он мог бы и обойтись без тайного сигнала — уж если он так долго отсутствовал, а вернувшись, делает вид, что с Аканэ не знаком, видит его впервые в жизни и ничуть им не интересуется, то мальчик как-нибудь да сообразит, что и ему бежать Хэсситаю навстречу с распростертыми объятиями отнюдь не следует. Но в его положении никакая предосторожность не будет излишней. Притом же любопытно, много ли Аканэ усвоил из его уроков.
Если ремесленником Аканэ был и оставался никудышным, то по части здравого разумения Хэсситай не мог на него пожаловаться. Заворачивая за угол, Хэсситай увидел, как парнишка с неподражаемым правдоподобием испустил вздох жгучей завистливой досады, с тоской воззрился на почти уже готовый сундук, махнул рукой, опустил глаза долу, ссутулился и печально побрел прочь, то и дело со злостью пиная подвернувшиеся под ногу мелкие камешки. Хэсситай замедлил шаг, чтобы Аканэ мог прикинуться, что нагнал его совершенно случайно: просто двое незнакомцев идут по своим делам по одной и той же улице. Аканэ выполнил маневр мастерски; он то чуть обгонял Хэсситая, то отставал от него без малейшей нарочитости. И как только Хэсситаю могло когда-то в голову прийти учить Аканэ какому бы то ни было ремеслу? Истинное призвание Аканэ определялось с непреложной ясностью.
— Где ты пропадал? — почти не разжимая губ, спросил Аканэ, на мгновение поравнявшись с Хэсситаем.
— В королевской темнице, — тем же манером ответил Хэсситай. Он опасался, что Аканэ ляпнет с мальчишеским восторгом что-то вроде: «Вот здорово! А как ты оттуда удрал?» Но в ответ на него с неулыбчивого лица мальчика глянули очень настороженные глаза.
— Значит, нам опять надо прятаться? — спросил Аканэ без малейшего сомнения в голосе.
— Умница, — прошептал Хэсситай. В эту минуту он очень гордился своим воспитанником.
Некоторое время они шли молча. Хэсситай собрался было подать Аканэ сигнал разойтись, чтобы выбраться из Тикури по одному, как вдруг мальчик окликнул его еле слышным шепотом.
— Эй, — выдохнул Аканэ, — что это?
Он выразительно скосил глаза в сторону доски повелений, на которой вывешивались указы столичного и провинциального начальства. Обычно в Тикури доска повелений пустовала: деревня, даже и большая, не стоит того, чтобы осведомлять ее обитателей о большей части того, что положено знать жителям городов. Но сегодня посреди доски красовалась бумага с королевским указом, еще влажная — недавно, видать, приклеили. Кое-где тушь смазана — бумага только-только из-под печатной доски, и печатали ее очень поспешно: никто не стал дожидаться, покуда оттиск просохнет. Резчик не стал даже обводить рамкой упомянутые в приказе имена, как это обычно делается, — просто вырезал знаки имен чуть покрупнее, а печатники обмазали эти крупные знаки красной тушью. Имена Хэсситая и Хэйтана, большие, темно-красные, словно выпрыгивали из неровно наклеенного листа бумаги.
Хэсситай жестом велел Аканэ идти дальше, а сам приблизился к доске повелений. Он бегло прошелся взглядом по строкам приказа... потом перечитал его медленно, не торопясь... потом вытер выступивший на лбу холодный пот и небрежной походкой направился следом за порядочно уже удалившимся Аканэ.
— Что это было? — первым делом поинтересовался Аканэ, едва только они выбрались из города.
— Полная амнистия государственному преступнику Хэсситаю, — ответил тот, — и объявление о награде за поимку бежавшего из тюрьмы государственного преступника Хэйтана.
— Так это же хорошо! — воскликнул Аканэ. — То есть... я не знал, что его тоже схватили... но ведь он, получается, сбежал... а тебя так и вовсе помиловали... значит, мы можем никуда не удирать.
— Ошибаешься, — вздохнул Хэсситай. — Это очень плохо, и удирать нам надо вдвое скорее, чем я предполагал.
Он торопливо поведал Аканэ, как именно их с наставником изловили, что произошло с ним в королевской темнице и как ему удалось ее покинуть.
— Теперь понимаешь? — спросил он напоследок. Аканэ помотал головой.
— Вот и я тоже, — признался Хэсситай. — Мастера Хэйтана взяли только из-за меня... клан его попросту сдал, чтобы себя из-под удара вывести. Значит, если я помилован, то уж его простить — прямой резон. А за его голову награда обещана.
— Может, из-за того, что сбежал? — предположил Аканэ, явно сам не веря собственным словам.
— Так я ведь тоже удалился без спросу, — криво усмехнулся Хэсситай. — Тогда уж нас обоих... нет, тут дело нечисто. А если вспомнить, как меня маг этот придворный морочил... да я голову готов прозакладывать, что этот приказ — его рук дело. Зачем-то ему все это нужно... только вот понять не могу зачем? Мы с наставником для него только фишки... но в какую игру он играет?
— А это не важно, — неожиданно спокойным голосом промолвил Аканэ. — Главное, чтобы в нужный момент у него этих фишек под рукой не оказалось.
Тон Аканэ показался Хэсситаю до того странным, что он невольно остановился и посмотрел на мальчика в упор. Да, таким он Аканэ никогда еще не видел... и да смилуются Боги над тем, кому предстоит увидеть мальчика таким. Во взгляде Аканэ пылало гневное черное пламя. Спокойное лицо, отрешенно- мечтательное, почти нежное, совсем еще мальчишеское — и на этом личике неумолимые взрослые глаза... просто оторопь берет! Пожалуй, парнишку можно понять: сначала он в одночасье лишился дома и родного отца, а теперь некто осмелился покушаться на Хэсситая и Хэйтана... если бы в приказе был упомянут еще и Тэйри, Аканэ жизни бы своей не пожалел, чтоб добраться до господина Хасами, и разорвал бы его на тряпочки голыми руками. Да, понять его можно... и нужно... и нужно было понять его еще раньше, гораздо раньше заметить эту сосредоточенную страстность его натуры... еще когда он так пылко и так последовательно заставлял себя обучаться ремеслам, к которым не имел ни охоты, ни должной сноровки. Ох и промахнулся же Хэсситай, приняв его природную доброту за добродушие, а ведь то была именно доброта, полная яростного трепета, такая же страстная, как и его гнев. До сих пор пылкость его натуры умерялась хорошим воспитанием... но ведь и оно не всесильно. Да, впредь обманываться сдержанностью его манер не стоит. Равно как и делать из него ремесленника. Обучать прирожденного воина ремеслу — все равно что тигра доить. Бесполезно и небезопасно. Нет, тигр не корова. И не гасить в нем эту ярость следует, а помочь
