Самураи

аикути (или кусун-гобу) — кинжалы без гарды; ёрои-доси — специальный нож, способный пронзать доспехи; разнообразные химогатана — тонкие стилеты из самой лучшей стали; многочисленные ножи кодзука, которые носили в ножнах вакидзаси; когаи — своеобразные булавки с эмблемой владельца, которые буси часто оставляли в теле убитого врага, чтобы записать его на свой счет.

Важность катана была основана на том положении, которое занимало военное сословие в иерархической структуре политической власти феодальной Японии, иерархической структуре, организованной вертикально и пропитанной на каждом уровне мистическим поклонением предкам, связывающим одно поколение с другим. Будучи символом самых сокровенных верований японской расы и ее законов, этот меч одновременно олицетворял прошлое и настоящее, центр духовной и политико-военной власти и, разумеется, личность человека, владеющего им. Этот символизм проявлялся в каждом событии, связанном с катана, как напрямую, так и косвенно. Например, как писал Харрисон, «учитывая то преувеличенное почтение, с которым относились к катана в древние времена, совсем не удивительно, что в феодальную эпоху изготовление мечей считалось весьма почетной профессией, а сами мастера были людьми благородного происхождения» (Harrison, 177). Также считалось, что это занятие «угодно богам и… чтобы гарантировать себе успех, кузнец должен был вести более или менее религиозную жизнь, воздерживаясь от излишеств любого рода» (Gilbertson 2, 191). Таким образом, ковка меча, по сути, представляла собой религиозную церемонию. В таких случаях древний кузнец (как и в более поздние периоды)

«облачался в свое церемониальное платье и надевал высокую шапку эбоси, в то время как через его кузницу уже была натянута симэнава, или соломенная веревка, с подвешенными к ней гохэй, которые должны были отпугивать злых духов и притягивать добрых. Нет даже рассказывают, что, когда Мунэтика выковывал меч кори-цурэ и его оставил подмастерье, на землю спустился бог Инарисама и помог ему в критический момент» (Gilbertson 2, 191).

Искусство кузнецов ценилось так высоко, что даже император (Готоба, 1184–1196) обучался у знаменитого мастера Итимондзи Норимунэ выковывать мечи. Считается также, что этот император дал толчок развитию кузнечного дела, поскольку он вызвал двенадцать провинциальных кузнецов, отобранных за их исключительное мастерство, в Киото, где каждый из них один месяц в году работал на императора. В запасе держали и других кузнецов на тот случай, если какой-то мастер из первой дюжины не сможет выполнять свои обязанности при дворе. Еще одна группа из двадцати четырех кузнецов работала на императора, по двое каждый месяц. Кроме того, еще шесть кузнецов из провинции Оки делали мечи для императора.

Двенадцатый и тринадцатый века считаются эпохой величайших японских кузнецов. Имена таких мастеров, как три кузнеца из провинции Бидзэн: Канэхира, Сукэхира и Такахира; кузнецов из Киото: Ёсииэ, Арикуни, Канэнага; сан-саку, или «трех мастеров»: Масамунэ, Ёсимицу, и Ёсиси-ро и бесчисленного множества других, выгравированы на лучших мечах этого периода. Специалисты по японским клинкам называют эти мечи древними (кото), чтобы отличать их от тех, которые были выкованы после 1596 года, считающихся новыми (синто).

Ковка клинков (длительный и очень сложный процесс) была окружена тайными ритуалами, и, как это было принято у японских ремесленников, все технические детали передавались от отца к сыну. Многие семьи потомственных кузнецов прославились благодаря превосходному качеству своих клинков. Каждый кузнец имел свой собственный метод ковки, способ смешения различных сортов стали, проверки сырья и т. д. Эти профессиональные секреты они передавали своим наследникам как родным, так и усыновленным. Наследники, в свою очередь, должны были торжественно поклясться в том, что они никогда не раскроют посторонним переданные им секреты. Есть история о том, как «однажды Масамунэ отпускал клинок в присутствии другого кузнеца и, увидев, что тот скрытно сунул руку в чан с водой, чтобы определить ее температуру, он отсек ему руку мечом» (Gilbertson 2, 196).

Считалось, что характер и личные качества кузнеца, порой весьма незаурядные, отражаются или магическим образом воплощаются в выкованных им клинках. В этой связи очень часто упоминаются мечи Сэндзо Мурамаса, который родился в 1341 году в деревне Сэндзи и был учеником великого Масамунэ. Этот незаурядный человек «был превосходным кузнецом, но при этом обладал вспыльчивым и неуравновешенным характером, граничащим с безумием, который, как считалось, передавался и его клинкам… Многие верили в то, что они постоянно жаждут крови и подталкивают своих владельцев к убийству или самоубийству» (Gilbertson 2, 204). Считалось также, что они способны принести несчастье любому, а особенно семейству Токугава. «Иэясу дважды ранил ими себя по неосторожности. В битве при Сэкигахара Нагатакэ разрубил шлем Тода Сигэмаса, и Иэясу захотел посмотреть на его оружие. Изучая клинок, он порезался и сказал, что, должно быть, его выковал Мурамаса, как впоследствии и оказалось» (Gilbertson 2, 204). Поэтому, несмотря на высокое качество закалки и исполнения, официальные эксперты, такие, как Хонами Котобу, называли подобные клинки низменными, кровожадными, недостойными и вычеркивали их из реестров своей гильдии. Клинки же Масамунэ, учителя Мурамаса, напротив, считались не только очень качественными, но и «высоконравственными». Эта позиция по отношению к клинкам была насквозь пропитана оккультизмом: «Это несчастливые клинки; эти приносят счастье и долголетие; а вот эго — хинкэн, меч, дарующий власть и богатство» (Gilbertson 2, 203).

К сожалению, о подборе основного сырья для отливки заготовок и методах смешения металлов мы располагаем лишь самой отрывочной информацией. Гилбертсон рассказывает нам, что основные ингредиенты (мягкое железо и сталь «превосходного качества»[14]) добывались из месторождений магнитной железной руды и железосодержащего песка. Этот же автор описывает один из способов ковки, при котором к железному пруту (который исполнял роль рукоятки) приваривались полоски стали нужной длины и формы, после чего лезвие расплющивалось по всей длине, складывалось пополам, расплющивалось и складывалось снова. Он подсчитал, что конечным результатом этого процесса, повторенного множество раз, с поочередным погружением металла в воду и масло определенной температуры, могла стать заготовка «из 4 194 304 слоев металла» (Gilbertson 2, 191). На изготовление самого лезвия обычно шла чистая сталь, однако существовало большое количество мечей, у которых при выковке лезвия была использована комбинация железа и стали. Одним из самых популярных типов «был сам-май, или стиль «трех пластин», при использовании которого стальная пластина помещалась между двумя пластинами из железа, где сталь, конечно же, формировала режущую кромку» (Gilbertson 2, 192). Принято считать, что этот стиль особенно любили кузнецы из провинции Бидзэн, в то время как Масамунэ предпочитал метод муку-ги-таи или цукури, для которого требовалась только сталь.

Наиболее важным этапом в процессе изготовления мечей обычно считался отпуск клинка, в результате которого получалась «якиба, или отпущенная кромка стального лезвия — матовая полоска, идущая вдоль острого края меча, иногда прямая, а иногда весьма прихотливых очертаний» (Gilbertson 2, 195). С этой целью основную часть клинка покрывали защитным слоем глины, а острую кромку обрабатывали огнем и теплой водой. Данная фаза была настолько узкоспециализированной, что «порою на хвостовике меча, кроме имени кузнеца, выковавшего клинок, можно встретить и имя того, кто производил отпуск, а в отдельных случаях там упоминается имя лишь специалиста по отпуску» (Gilbertson 2, 197).

После того как клинок был выкован и отпущен, его чистили специальным ножом (сэн) и обрабатывали напильником, прежде чем приступить к длительному процессу заточки на специальном камне (тоиси), который мог продолжаться до пятидесяти дней. Затем его шлифовали на масляном камне и тщательно протирали. После этого кузнец ставил свою подпись на хвостовике и выполнял всякую дополнительную гравировку либо прорезал желобки на лезвии. Наконец он начищал клинок полировальной иглой, или мигари-хари обычно это делали зимой, поскольку считалось, что свежеотполированные клинки летом особенно уязвимы для ржавчины.

Учитывая важность этого оружия в глазах самурая и строгую регламентацию жизни в феодальной