ощущение полной безопасности, какое можно испытывать разве что в материнской утробе.
Чоузен проникал все дальше в темные глубины подсознания. Многое озадачило его. Во фрагментарной памяти вудвоса все было ошибочно — даже цвет солнца. Но при этом вудвос подчинялся командам, едва уловимому «шепоту», вместе с которым на уровень сознания выходили модификаторы мысли.
Вудвос до сих пор не сдвинулся с места. Чоузен осторожно ощупал ту область мозга, где находился орган управления. Он наткнулся на несколько мыслительных нитей и на какое-то мгновение решил, что попал в ловушку — нечто вроде силка для разума. Какая-то сила сдавила его сознание, заставив полностью сосредоточиться на мыслях вудвоса.
Целый рой импульсов ворвался в мозг изумленного Чоузена. А потом в его сознание вплыла логическая фигура Аризеля.
Она текла тонкой серебристой струйкой, искрящаяся, стремительная, совершенно чуждая для его разума, так замысловато скрученная, что прочитать ее было невозможно до тех пор, пока она сама не расшифровала себя, и тогда ускользающие образы стали всплывать из глубин его сознания и, взаимодействуя с его мозгом, почти тут же преобразовывались в человеческую мысль. Но концепции, содержащиеся в этих образах, показались ему необычайно странными.
Крупица сознания, привнесенная Разделителем в мозг молодого человека, таяла, словно снежинка, соприкоснувшись с его корой. Так начался процесс передачи информации и последующего преобразования Логическая фигура звонко заявляла о себе — это был типичный для Разделителя описательный глиф, тао- символ, бесконечно дробящийся на черные и белые половинки, знаменуя собой начало «вторичного процесса».
Забыв про уколы споровых тел, Чоузен резко опустился на землю. Вслед за сладостными звуками в его сознание стали проникать быстро распадающиеся образы. К тому же на него воздействовало какое-то силовое поле — цепочки образов властно приковывали к себе его внимание, не давая впасть в забытье. Кто-то очень нуждавшийся в нем, страшно далекий, почти обреченный, обращался к нему с посланием.
Внезапно Чоузен увидел кристаллические пески берега вечности, омываемые розовым океаном, — он словно плыл над ними по воздуху.
Впереди уже вырисовывались очертания причудливых башен и покрытых сверкающими кристаллами кубов. Это гигантское сооружение опоясывал ров с подъемным мостом. По ту сторону рва, за массивными воротами, замерло странное существо — огромное ромбовидное туловище, обтянутое тонкой темно-серой кожей, опиралось на целый лес несуразно тонких ножек. Другие конечности напоминали щупальца — в них существо держало какие-то приборы, испускавшие голубое свечение.
Образы, мелькавшие у него в голове, теперь приобрели сильную эмоциональную окраску, что немало удивило Чоузена — к этому времени он уже догадался, что великий Аризель адресует ему свое послание. Но ведь говорят, что Аризели лишены эмоций и физической формы — так откуда же столько щемящей грусти в этих зрительных образах? И что это за ромбовидное существо? Неужели сам Аризель?
А потом в его сознание снова проник тао-символ, дробящийся на черные и белые половинки, и чье-то лицо возникло перед ним. Суровое, бесконечно чужое для него лицо, одновременно мудрое и неистовое. Что-то среднее между орлом и овцой.
Глаза, несуразно большие для его головы, чем-то напоминали глаза фейна. Они пытливо всматривались не то в глаза Чоузена, не то сквозь них — сразу в его мозг.
— Я обращаюсь к тебе через великую бездну, через расстояния, которые ты даже не способен осмыслить. Крайняя необходимость заставила меня говорить с тобой, осознание той страшной опасности, которая угрожает моим братьям Аризелям тки Фенриллям и всей вселенной. Эту опасность нужно устранить. Поскольку меня застигли врасплох и теперь держат в заточении, пришлось прибегнуть к силе, чтобы призвать тебя на помощь. Ты получишь все необходимые инструкции. Третичный процесс изнурителен, но ты выдержишь его, если у тебя мужественное сердце.
С изумлением Чоузен смотрел, как лицо колышется перед ним, шевеля губами.
И прежде чем он смог придумать подходящий ответ, фигуры-символы замелькали перед ним с нарастающей скоростью, образуя сплошной поток, увлекавший его по сверкающей трубе. Ее покрывали информационные знаки, вписанные в крошечные картинки с серебряным и золотым отливом.
«Прими смерть от монстров; то, что они предлагают, — наиболее существенно», — зазвенело у него в голове. Он понятия не имел, что это могло означать.
Вихрем промчавшись по трубе, он выскочил в «прихожую», сложенную из сверкающих кристаллов. Возле двери, отделанной халцедоном и красным железняком, стояли монстры.
Один из них, бычьеголовый, со злыми глазами, обернулся и оскалил стальные зубы. Тут же к нему подплыл меч, и Чоузен схватил его за рукоятку. Монстр зарычал, прищелкнул зубами, и в глазах его вспыхнула такая ненависть, с какой Чоузену еще не приходилось сталкиваться.
Чей-то «голос» прошептал ему на ухо:
— Ты должен сложить оружие перед Бисом, потому что он — лик неразумного «эго».
Монстр вышел из своей ниши и, тяжело переступая на чешуйчатых ногах, направился к Чоузену. Тот поднял меч. Неужели это его единственное оружие? Выживет ли он?
— Сдавайся, — прошептал ему голос.
Превозмогая страх, он ждал, когда чудовище бросится на него. Огромные когтистые лапы ухватили его и повалили на пол, монстр разжал челюсти и сомкнул на его туловище, потом встряхнул и, разинув бездонную пасть, опустил его туда.
Когда пасть захлопнулась за ним, Чоузен понял, что он до сих пор жив и способен выдержать третичный процесс.
Огромный осьминогоподобный монстр навалился на него. Чоузен обнаружил, что меч по-прежнему у него в руке, хотя понятия не имел, как он мог сохраниться в пищеварительной системе бычьеголового Биса.
— Он должен испытать фун, — произнес голос. Щупальца дотянулись к нему и, обхватив, поднесли к клюву. Клюв — черный, блестящий, с зазубренными краями, раскрылся и откусил ему ноги. Он лишь ощутил их потерю, но при этом — никакой боли. Опрокинув Чоузена навзничь, чудовище принялось кромсать его тело на мелкие кусочки, постепенно подбираясь к плечам и голове. А потом он погрузился во мрак и блаженство полного забвения и поплыл, подхваченный волной.
Его собственное отражение возникло перед ним из темноты, правда, отражение не совсем зеркальное. У того Чоузена были дьявольская улыбка и глаза, радостно загорающиеся при виде чужих страданий. В одной руке его отражение держало меч, в другой — зеркало, развернув его к Чоузену. Он увидел в этом зеркале собственное лицо, но тут же черты исказились и оно сменилось дьявольским ликом. Сам не понимая, как и зачем, Чоузен развернул свое силовое поле и постарался остановить свое второе, злобное «я». И тут внезапно зеркало оказалось в его собственной руке и он почувствовал, как сливается с этим ложным отражением себя самого.
Он проиграл!
Он вспомнил голос и снова погрузился в забытье. А потом возник на поверхности зеркала и выпрыгнул по эту сторону бытия, целый и невредимый. А дьявольское «я», отраженное в зеркале, съежилось и исчезло.
Сколько длился третичный процесс — минуты ли, часы или дни, — Чоузен так никогда и не узнал.
Когда процесс завершился, он уже кое-что понял относительно той погони, что Разделитель пел за Создателем. Он овладел техникой проецирования и пережил медитационное состояние, известное как «хуж каузе».
Он очнулся внутри собственного тела, с разумом, свободным от логической фигуры Разделителя, и обнаружил, что по-прежнему находится возле корней, в тени вентиляционных пластин, а возле него сидит вудвос, положив руки на колени.
Чи Линь Вей куда-то исчезла, Чжао шестой был мертв — уже довольно долгое время, как ему показалось. Его собственное тело было покрыто язвами, вокруг которых торопливо сновали рабочие хитины. Одни пережевывали фрукты, превращая их в кашицу, другие очищали раны, удаляя из них гниющие споровые тела и бактерии.
Присмотревшись, он заметил, что у него пропал револьвер, а в голове Чжао шестого зияет отверстие от пули.
