— Что за жизнь! Мать — на плантации или в ох-ты-ах-ты-каком санатории. Роман Шарлотты Бронте, да и только! Моей мамаше такое и не снилось. Неделя в каких-нибудь 'Золотых воротах' — это для нее предел мечтаний. Ты, можно сказать, ближайшая подруга САМОЙ знаменитой во всем целом мире манекенщицы, которая к тому же работает у твоего отца, которого 'Тайм' помещает на своей обложке. Господи Боже мой! — Банни никогда не умела последовательно излагать мысли — качество, которое в ее взрослой жизни мужчины, пожалуй, найдут очаровательным.
— Яхта, чтобы плавать в открытом океане. — Она приложила руку к глазам, как будто всматриваясь в линию горизонта. — Эх, единственное место, куда я могу пойти, — клуб 'ОНВЕНЦИЯ'. Ну, пофлиртовать со швейцаром да поглядеть, как мои родители играют в гольф друг с другом.
Банни драматически развела руки, словно только что объявила, что ее родители находятся в списке особо опасных преступников, которых разыскивает ФБР.
— Ладно, что-то я заговорилась! — Она стащила свои белые носки-талисман, которые приберегла для игр, потому что в них ей всегда везло, и тут же запихала их обратно в бутсы от 'УЭСПИ', чтобы они держали свой фирменный носок.
В последние выходные Эджмиер был полон запахов пробудившейся земли, свежеподстриженной травы, дубовой, ивовой и сосновой коры, набухшей после весеннего дождя, смешавшихся с пьяным ароматом распустившихся глициний и расцветшей сирени. Ей пришлось ехать пригородным поездом, поскольку никому в ее баснословно, астрономически богатом семействе не пришло в голову, что она может нуждаться в деньгах. Ни бабушке, ни дяде Сайрусу, ни адвокатам, занимающимся маминым разводом, ни папе, ни дяде Джимми. Только Джойс Ройс прислала конверт с аккредитивами. Пришлось просить Родни, сына Евы, встретить ее на станции 'Эмтрек' и отвезти на выходные в Эджмиер. Как водится у Рендольфов, у нее было вдоволь земли, зато наличных — кот наплакал. В школе она пробавлялась лишь благодаря финансовой поддержке Банни, благо ресурсы у той были на удивление обширны. По большому счету, Другой повезло с соседкой, которая искренне считала, что вся дерганая и удручающая жизнь Другой полна 'сумасшедшей романтики'. Слово 'сумасшедший' в приложении к их семейству означало, по-видимому, нечто достойное восхищения. Насчет 'романтики' можно было поспорить: Банни почему-то воображала, будто Боксвуд — это Южное издание романов Шарлотты Бронте, где толпы героев целыми днями верхом охотятся на болотах. Но что касается сумасшествия, тут уж она попала в точку. Мать Другой временно объявили сошедшей с ума с тем, чтобы Вирджиния могла заменить дочь на бракоразводном процессе. Дед же, несмотря ни на что, целыми днями беззаботно скакал на лошади и охотился, облаченный в пурпурный плащ с бархатным подбоем — ни дать, ни взять персонаж из романа Филдинга 'История Тома Джонса, найденыша'. Дядя Джимми по-прежнему крутил шуры-муры с молодыми конюхами, тщетно пытаясь удержать это в секрете. А отец — она свирепо взглянула на самодовольно красивое лицо, взирающее на нее с обложки, — он, видите ли, занят строительством высочайшего в мире небоскреба. Такого высоченного, что для контроля над завихрениями воздуха, возникавшими вокруг этой махины, были приглашены инженеры из какой-то там особой канадской фирмы. Сумасшествие как образ жизни. Теперь и она сама частенько задумывалась над тем, суждено ли ей самой загреметь в положенное время в Эджмиер или она избежит этой участи.
— Э, наш интернат не особо-то отличается от Эджмиера, — сказала ей Банни, когда Другая вернулась в школу, мрачная и подавленная. — Только нам еще нужно делать уроки.
И тогда Другая по холодному размышлению смирилась с жизнью, с этой жизнью, состоящей из лучших элитарных школ-интернатов, частных колледжей, загородных клубов и, вполне вероятно, из самых дорогих 'психушек' для сумасшедших и незадачливых самоубийц. Что делать, такой получается расклад.
Другая подавила вздох. Она привезла с собой несколько картонных коробок с жареным цыпленком и чизбургерами из 'Стаккиз'. Она с Родни, сыном Евы, ныне работающим ассистентом окружного прокурора в Нью-Йорке, но навещавшим в те дни своих дома, заходили в 'Стаккиз', чтобы перекусить перед обратным поездом.
— Мать, кажется, не узнала меня, — заплаканная и подавленная, сказала она Родни, а потом поделилась с ним соображениями о том, что ждет ее дальше: ее семейство и ее жизнь — это что-то вроде романа, который время от времени снимают с полки, смакуя, перечитывают, смеются, плачут, но никогда не воспринимают всерьез. Если это сделать, то сойдешь с ума.
Ну, а коль Другая решила все-таки жить жизнью из романов и пьес Уильяма Фолкнера, Ибсена, сестер Бронте и Джудит Кранц, ей нужно в совершенстве выучить свою роль. Она достала обложку 'Тайм' с Кингменом Беддлом и Филиппом Гладстоном и прикрепила ее к стене над своей кроватью. Играй лучше всех — тогда тебя никто не переиграет.
— Банни, этим летом отец отправляется на своей яхте к островам Эгейского моря и хочет, чтобы я поехала с ним. Почему бы тебе не поехать с нами в качестве моей подруги? Хочешь?
— Хочу ли я? Хочу ли я, чтобы меня высадили на острове, где Одиссей ослепил циклопа? Банни чуть не задушила в объятиях свою новую лучшую подругу. Пожалуй, она останется соседкой Другой и в следующем году и приложит все силы к тому, чтобы защитить бедняжку от этих сук-девчонок. — На 'Пит Буле' к сказочному Греческому архипелагу, с восхитительным Кингменом Беддлом и, может быть, с суперзвездой Флинг! Вот это да!
Банни решила немедленно сесть на диету. Мельком взглянув на свою новую лучшую подругу, она решила заодно посадить на диету и Другую. О-го-го, она еще сделает из нее конфетку!
В этот день Другая приняла два важных решения относительно самой себя. Как одной из героинь романа, ей надлежало жить по законам этого художественного действа, но!..
Она поклялась, что попытается не сойти с ума и при этом никогда, никогда в жизни — на глаза набегали слезы при мысли о матери, беседующей в Эджмиере с утками, оленями и цветами, но при этом безучастно отмахивающейся от своей родной дочери, — она никогда и ни при каких обстоятельствах не возьмет в рот ни капли спиртного.
Вездесущий и, казалось, несокрушимый Самсон нашего Вавилона получил первый удар судьбы. Окаменевшая в своих традициях верхушка Нью-Йоркского яхт-клуба отказалась принять Кингмена Беддла в члены лучшего в стране клуба такого рода. 'Пит Буль' пришвартовался рядом с 'Челонией', владельцем которой вот уже несколько месяцев является Генри Клэй Фрикк II. Но Кингмен всегда обладал способностью обратить плохую новость в хорошую, из соломы сделать золото. Чтобы представить свою роскошную, длиной в сто шесть футов яхту, самый экстравагантный морской дворец со времен знаменитого барка царицы Клеопатры, пока еще формально принадлежащий саудовскому принцу Халиду Вин Сандару, Кингмен пригласил Робина Лича и всех его телезрителей совершить на борту его 'Пит Буля' в рамках восхитительной и блестящей телепрограммы '
— Как они посмели НЕ пустить меня в Нью-Йоркский яхт-клуб? — Кингмен рвал и метал. — Что они о себе воображают? Э-э, моя лодка больше и лучше, чем все их чертовы каноэ, вместе взятые. И длиннее, кстати.
Он хлопал дверьми и вообще вел себя как пятилетний ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. Пит Буль звериным чутьем уловил, что дело пахнет кровью, и его и без того свирепая морда приняла совершенно дикое выражение. Джойс Ройс бегала то за собакой, то за хозяином, пытаясь успокоить и утешить обоих. Она-то знала, что это утро будет лишь 'одним из многих'.
— Взгляните-ка, Кингмен! Я это как увидела, так сразу велела в рамочку и под стекло. Взгляните,
