тебя же за душой ничего нет, чем ты обеспечишь этот проект?
— Найду, чем обеспечить… даже если для этого мне придется самому нарисовать эти……..сады.
— Кинг, я не думаю…
— И не надо! Я тебе плачу не за то, чтобы ты думала.
На этот раз Джойс была даже рада, что он в солнечных очках. Она не выдержала бы ослепительных буравящих лазерных лучей, исходящих из его демонических глаз. Когда он был загнан в угол или сильно не в духе, его дьявольское начало вылезало на поверхность.
Студия на левом берегу Сены походила скорее на супероснащенную лабораторию, чем на мастерскую импрессиониста. Отто Убельхор производил здесь химическую обработку своих холстов, чтобы придать им соответствующий возраст. Воздух мастерской был насыщен запахами масляной краски, скипидара, мокрых тряпок и каких-то химикатов. Именно здесь в свое время педантично подготавливались холст, рама и краски для 'Водяных лилий', вывешенных потом в Лондоне в
В случае с Реснэ все обстояло гораздо проще. В настоящий момент Отто располагал десятком натянутых на раму холстов, некогда принадлежавших плодовитому художнику. Кроме того, Отто тщательно изучил краски и пигменты, применявшиеся де Реснэ между 1890–1919 годами, когда он творил свой 'Садовый цикл'. 'ЛЕ ЖАРДЕН' писались быстротой невообразимой, прямо на пленере, живописец стремился схватить неуловимый свет средиземноморского солнца. Реснэ, случалось, рисовал очередной '
Работы Отто Убельхора, как правило, благополучно проходили тщательную, скрупулезную проверку ультрафиолетовыми и инфракрасными лучами, посредством которых торговцы картинами выявляли наличие постороннего подмалевка или лишние, скрытые от невооруженного глаза мазки. ИФАР, художественное агентство в Нью-Йорке, устанавливающее возраст полотна тем же способом, каким геологи определяют возраст окаменевшего дерева, уже санкционировало подлинность некоторых лучших работ Отто. Что касается де Реснэ, то Убельхор писал на нетронутых холстах из запасников этого старого похотливого козла, так что даже рентгенография не выявит никаких посторонних следов. А с сертификатом де Реснэ, печатью, проставленной на обратной стороне холста, никто в мире не определит, что это подделки, никто, кроме, конечно, напыщенной Сириэлл де Реснэ, в свое время немало способствовавшей тому, чтобы Отто оказался за решеткой. Творения деда она знала как свои пять пальцев, все они у нее были тщательно проинвентаризированы и расписаны по каталогам.
Месть и барыш одновременно! Пожалуй, это было даже слишком большим счастьем для такого ремесленника, как Отто, не имевшего ни намека на творческое воображение и совершенно глухого к голосу совести. Штамп де Реснэ, такая малость!
Раздался звонок, и Отто беспокойно прильнул к глазку в двери: Кингмен Беддл, собственной персоной, без сопровождающих. И — как надеялся Отто — с украденной печатью, символом аутентичности, в кармане.
В полицейский участок на имя сержанта Буффало Марчетти прибыла плоская, завернутая в коричневую бумагу бандероль. Марчетти тут же вскрыл магическое послание с почтовым штемпелем Эджмиера на обратной стороне. Сержант обожал сюрпризы и вообще все необычное. К своему разочарованию, он не нашел ни записки, ни какого-либо другого сопроводительного документа, только кассету с записью Барбры Стрейзанд. Но он совсем не любил эту певицу! Если бы это была пленка с песнями Бон Джови, он бы ее тут же вставил в магнитофон. Буффало покрутил кассету в руках, потом кинул в сумку. И только по дороге домой до него дошло: да ведь это Тенди держала у себя дома и на работе кассеты с песнями Барбары Стрейзанд! Он вспомнил, как она облегченно вздохнула, когда убедилась, что взломщики, проникшие к ней в квартиру, не тронули эти кассеты.
Исхитрившись, Буффало вывернул мотоцикл на встречную полосу и примчался обратно в участок. Там он отобрал у одного из приятелей его маг и вставил туда кассету. Вместо стрейзандовских 'Вы снова здесь, дни счастья' и 'Не заливай дождями мой парад' из динамика изверглись какие-то звериные звуки: хрипы, стоны, сопенье, анатомически четкие указания. Бывшие на участке фараоны дружно столпились вокруг Буффало: ничего себе музычка! Развлеченьице для тех, кому за шестнадцать!
Определенно на пленке был записан Кингмен. Но дважды он говорил о себе как о Карни Эббле. Потом Буффало расслышал, как он упоминает Хоупвелл, штат Виргиния, где якобы располагался его дом и городок аттракционов.
'Что еще за аттракционы? — озадаченно подумал Буффало, — какой еще Эббл?' На обратной стороне кассеты, после серии захватывающих дух сексуальных звуковых пассажей Кингмен с горестью пересказывал Тенди обстоятельства убийства Роя Беддла-младшего, его лучшего друга, которого он собственноручно распилил дисковой пилой. Кингмена явно преследовали кошмары на эту тему и ему хотелось поделиться угрызениями совести. Очевидно, он рассчитывал найти сочувствие у Тенди и, судя по записи, нашел его.
Буффало мало-помалу превращался в официального биографа Кингмена Беддла. В Хоупвелле, штат Виргиния, он установил, что Кингмен Беддл вовсе не исчадье ада, явившееся из бездны преисподней сразу таким, каков он есть. Напротив, он рожден самым заурядным способом Дримой Сью Эббл от Большого Карни. Кассета с интимными записями — послание Тенди — привела сержанта в неряшливый дом — снятый с колес и установленный на цементные блоки трайлер на обочине связывающего два штата 95-го шоссе. Когда Буффало поинтересовался у Дримы Сью, много ли у нее детей, она лениво ответила: 'Штук семь было', как та цыганка, которой проще нового родить, чем старого помыть. Что до Карни, то его Дрима Сью считает умершим. 'Пожалуй, — подумалось Буффало, — она не так уж далека от истины. Ведь себя прошлого Кингмен оставил здесь, в Хоупвелле'. Из пленки Тенди Буффало понял главное: Карни не был рожден с печатью порока и разрушения на челе, это произошло позже, когда он начал свои игры с Плуто — богатством и силами преисподней. На пороге восемнадцатилетия он совершил свой первый Главный грех — лишил жизни другого человека, Роя Беддла-младшего. Тот стал жертвой безудержной жажды обогащения и маниакальной страсти Кингмена-Карни, стремящегося купаться в деньгах, чтобы в конечном счете вознестись над всеми в славе и блеске. Из записей, рассказов лесоруба, из анекдотов Родни, если на то пошло, складывалась на редкость неприглядная картина жизни Кингмена Беддла, исполненная клятвопреступлений и лжи.
— О, Господи, только не это! — Сидя за письменным столом, Джойс Ройс читала колонку Сьюки. Джойс только что вернулась с Лазурного берега Франции. — Нет, нет и нет!
Арни Зельтцер читал газету через ее плечо.
— Да, Флинг это лучше не показывать.
— Почему, почему он так поступает с ней? — вопрошала преданная секретарша.
— Ну, что бы он там ни делал, предоставим ему делать то, что он считает нужным. — Арни Зельтцер вновь был голосом разума. Он покачал головой. — Этот малый — просто гений. Он потрясает всех раз за
