Прюитт бил его сапогом то в пах, то в живот. Удары дубинкой сыпались на голову, на колени. Грин не реагировал. Втянув голову и свернувшись в комок, он стойко переносил все удары.
Прюитт выпрямился. Он вспотел и тяжело дышал. Скорчив гримасу, он со злостью стянул перчатки и засунул их в задний карман штанов.
Грин чуть приподнялся и улыбнулся Прюитту.
Надсмотрщик стиснул зубы и ударил Грина ногой в бок. Грин сморщился и осел. Прюитт отошел. У него было острое желание убить Грина.
Заперев дверь конуры, он сел на мула и двинулся в поле. Красные ядра, собравшись вокруг цистерны, смотрели, как он проехал мимо. Толливер был задумчив.
— Что вы скажете, — вдруг спросил он, — если мы бросим все это? Все!
— Дурак!
Толливер покачал головой:
— Я начинаю понимать, что задумал Грин.
— Вот оно как? И что же?
Толливер улыбнулся Ле Васо:
— Покончить с этой плантацией.
— Что означает эта чушь?
— Поразмысли! — сказал дрожащим голосом Толливер. — Подумай! Если никто не будет работать, они вернут нас за решетку. Все же это лучше, чем собирать целый день хлопок, не так ли?
Ле Васо медленно покачал своей большой головой:
— Из этого ничего не выйдет…
— Может, и нет. Но мы не должны действовать в одиночку.
4
Спустя несколько часов Флаш зашел в палатку, где сидели каторжники без ядер, чтобы поговорить с Русским и Вье-Чесном. Они здесь были главарями (и разносчиками виски). Заключенные поболтали и о чем-то договорились.
5
Прюитт сидел на задке повозки и смотрел на людей, носивших хлопок.
— Эй, месье Прюитт… Что вы скажете на это?
Прюитт повернулся. Возница указывал ему на тот участок поля, где должны были работать красные ядра. Удобно устроившись, они сидели, болтали и курили. Прюитт, скорчив страшную гримасу, спрыгнул с повозки. Проковыляв к своему мулу, он вскочил верхом и галопом помчался через плантацию. Покалеченная нога раскачивалась в стремени из стороны в сторону. Въехав в центр группы красных ядер, он со злостью дернул уздечку. Мул резко остановился.
— Банда курильщиков! — рявкнул надсмотрщик. — Вам еще надо заслужить право на это!
Толливер спокойно посмотрел на него:
— Мы больше не работаем.
Прюитт хлестнул его хлыстом по голове. Толливер сморщился от боли.
— Заткни свою глотку! — заорал Прюитт. — За работу!
— Вы можете колотить нас сколько влезет, — заметил Толливер.
Прюитт в ярости закусил губу и подъехал к Ля Триму. У старика бегали глаза.
— Месье Прюитт… Я не…
— Что ты «не»?
— Я больше не собираю хлопка, — пробормотал Ля Трим.
— Если ты хочешь, чтоб с тобой обращались так же, как с твоим приятелем Грином, можешь продолжать сидеть!
— Грин не мой приятель! — запротестовал старик. — Во-первых, это нечестно… Эта свинья бездельничает, в то время как мы здесь вкалываем как негры!
Едва разжимая губы, Прюитт сухо и холодно приказал:
— Подбери мешок, старая вонючка.
Сидевший около Ля Трима Флаш спокойно зажег сигарету и катал спичку между пальцев.
— Проваливай, — сказал он Прюитту. — Убирайся к чертовой матери, пьяница.
На какое-то мгновение Прюитт словно оцепенел, кровь прилила ему к лицу. Внезапно он дернулся и с безумным воплем пришпорил мула. Животное скакнуло в самую середину группы красных ядер. Резко поворачиваясь, Прюитт стал наносить удары хлыстом. Он хлестал людей с уханьем лесоруба.
Каторжники не шевелились, пока по ним гуляла кожа хлыста.
6
Нещадно палит солнце.
Ля Трим, Ле Васо, Толливер, Флаш и Болт привязаны за руки и за шею к деревянной раме, служившей позорным столбом. Они могут стоять только на кончиках пальцев. Их грубая одежда, их плоть разодраны ударами хлыста, мускулы сводят судороги. Пот медленно капает с лиц и тел в красную пыль, где тут же высыхает. Цепи их раскалены. По лицам видно, что они отупели от страданий и ударов.
На небольшом расстоянии от провинившихся собраны арестанты без цепей, которых должны вести в поля. Выстроившись, люди пускаются в путь, Русский и Вье-Чесн посередине. Поравнявшись с красными ядрами, главари на них даже не взглянули.
— Мы победим? — устало спросил Болт. Однако в его голосе звучало сомнение.
Флаш вздохнул:
— Сколько раз тебе говорить!
— Когда же наконец прекратят работать все остальные?
— Какой сегодня день?
— Что ты меня спрашиваешь? — с укоризной произнес Болт. — Ты же знаешь, я никогда этого не знаю…
— Ну какой хотя бы месяц? — настаивал Флаш.
— Дай подумать.
Болт начал размышлять:
— Так… Сейчас месяц хлопка. Июль, вот!
— Теперь ты задашь мне свой вопрос в октябре.
Глаза Болта от ужаса расширились.
— Октябрь! Черт возьми, я не собираюсь здесь оставаться так долго. Значит, тем хуже для всей этой затеи.
— Болт, — сказал недовольным тоном Флаш, — ты меня очень разочаровываешь…
Он облизал пересохшие губы. Появился Прюитт и остановил мула перед красными ядрами:
— У вас еще есть силы болтать?
— Нет, месье Прюитт, — ответил Флаш, — мы двое бедных негров, измученные, как все.
— Не ломай комедию! — крикнул Прюитт. — Мерзкий сутенер! Двоеженство, ты говоришь… Я видел твое досье!
Разъяренный Прюитт, пришпорив животное, удалился. Солнце, совершив свой путь по небу, опустилось к горизонту. Заключенные не двигались. Они были так измучены, что даже не могли разговаривать. Они совершенно отключились и уже не знали, спят или бодрствуют.
Наступил рассвет, но пятеро привязанных к позорному столбу не сразу это осознали. Жаркое солнце нещадно пекло. Языки их распухли. Они судорожно пытались лизнуть каплю пота с растрескавшихся губ.
Колокол возвестил о начале рабочего дня. Люди выходили из палаток и вставали в очередь перед амбаром, где повар выдавал горьковатый кофе и куски каштанового хлеба.
Красные ядра смотрели на них голодными глазами.
Потом охранники отдали команды на построение, но люди продолжали толкаться. Раздались первые удары хлыста. Вмешались Русский и Вье-Чесн. Они начали уговаривать людей, на некоторых пытались воздействовать угрозами.
Хлыст еще чаще загулял по спинам, стражники ругались. Однако люди по-прежнему не строились.
