другой язык, кроме, конечно, английского. Она сообщила:
— Во время войны я прожила три года в Аргентине. Тогда я была еще маленькой девочкой и могла легко обучаться языкам. Ох уж эти латиноамерика ;нцы! Они понимают толк в хорошей жизни, не так ли?
Обстановка комнаты говорила о тяге к роскоши. Краски были достойны палитры Гогена. Свисали шелковые портьеры, повсюду были набросаны мягкие подушечки. Три стены были украшены барельефом со сценками из греческой мифологии: сатиры гоняются за лесными нимфами. По виду нимф можно было сказать, что им это очень нравилось.
Когда я согласился с утверждением, что латиноамерика ;нцы, конечно, не дураки пожить себе в радость, Вили вдруг посерьезнела и спросила:
— Итак, каковы ваши рекомендации, Herr...
— Драм, — представился я. — Честер Драм. Я американец, но надеюсь, что вас этот факт против меня не предубедит.
— И кто же вас рекомендует?
Я назвал первое пришедшее мне в голову имя в надежде, что его владелец не будет возражать, и попал в самую точку.
— Herr Бронфенбренне ;р из 'Таймс', — соврал я.
Вили причмокнула влажными губами.
— Ох уж этот мне Адольф, — протянула она. — Но ведь это
