вернувшихся с похорон.
Услышав этот смешок, отец Евы посмотрел на дочь, затем фыркнул и безнадежно пожал плечами, как человек, забывший ответ на простейший вопрос; и она неожиданно поняла, как он постарел.
– Теперь остались только мы с тобой, Ева, – сказал он, и ей стало ясно, что папа вспомнил о своей первой жене, Марии – его Маше, ее матери, – которая умерла много лет тому назад на другом краю света. Еве тогда было четырнадцать, а Коле – десять. Держась за руки, они стояли втроем на кладбище для иностранцев в Тяньцзине; воздух был полон лепестков цветов гигантской белой глицинии, росшей на кладбищенской стене: они походили на снежные хлопья, на крупные мягкие конфетти.
«Нас осталось только трое», – сказал он тогда, у могилы матери, крепко держа детей за руки.
– А кто был тот человек в коричневой фетровой шляпе? – спросила Ева, чтобы сменить тему разговора.
– Человек в коричневой фетровой шляпе? – переспросил отец.
Тут в комнату осторожно пробрались нервно улыбавшиеся Лусиповы, которые привели с собой толстую кузину Таню со своим новым мужем-коротышкой, и трудный вопрос о человеке в коричневой фетровой шляпе был моментально забыт.
Однако Ева увидела его снова, три дня спустя, в понедельник – в первый день ее выхода на работу, – когда решила сходить на обед. Он стоял под навесом epicene[3] напротив, в длинном пальто из твида – темно-зеленом – и в своей нелепой фетровой шляпе. Незнакомец встретился с Евой взглядом, кивнул и улыбнулся, а затем перешел дорогу, чтобы поздороваться, на ходу снимая шляпу.
Он заговорил на великолепном французском языке, абсолютно безо всякого акцента:
– Мадемуазель Делекторская, примите мои искренние соболезнования в связи с кончиной вашего брата. Извините, что не подошел к вам на похоронах, поскольку счел это неприличным – тем более что Николай так и не представил нас друг другу.
– Я и не знала, что вы были знакомы с Колей.
Это обстоятельство обеспокоило Еву: в голове у нее стучало, она была в легкой панике – что-то здесь не так.
– Ну, видите ли… Не то чтобы мы с ним были друзья, но, можно сказать, хорошие знакомые.
Он слегка кивнул головой и продолжил, теперь уже подчеркнуто безупречно по-английски:
– Извините, не представился. Меня зовут Лукас Ромер.
Он говорил с акцентом аристократа, патриция, но Ева моментально решила, что этот мистер Лукас Ромер вовсе не похож на англичанина. У него были курчавые черные волосы, редеющие спереди и зачесанные назад; а кожа его была – Ева поискала подходящее слово – смуглой; густые брови, прямые, как две черные горизонтальные черты; высокий лоб и мутно-голубые глаза (Ева всегда замечала цвет глаз у людей). Его подбородок, хотя и был совсем недавно выбрит, имел густой металлический оттенок, и на нем уже вновь появилась щетина.
Мужчина почувствовал, что Ева изучает его, и рефлекторно провел основанием ладони по своим редеющим волосам.
– Николай никогда не рассказывал вам обо мне?
– Нет, – ответила Ева уже по-английски. – Нет, брат никогда не говорил мне ни о каком Лукасе Ромере.
Выслушав это, ее новый знакомый почему-то улыбнулся и показал свои идеально белые и ровные зубы.
– Очень хорошо, – сказал он задумчиво, затем весьма любезно кивнул и добавил: – Кстати, это – мое
– Охотно верю. – И Ева протянула ему руку. – Приятно было познакомиться с вами, мистер Ромер. Вы уж извините, но у меня только полчаса на обед.
– Нет, у вас целых два часа. Я сказал мсье Фреллону, что хочу пригласить вас в ресторан.
Мсье Фреллон был ее начальником. Он ревностно следил за тем, чтобы его подчиненные были пунктуальны.
– И мсье Фреллон позволил такое? Но почему?
– Он считает, что я собираюсь зафрахтовать четыре его парохода, а поскольку я не понимаю ни слова по-французски, мне необходимо обговорить детали сделки с переводчиком.
Он повернулся и махнул шляпой.
– Я знаю одно местечко на рю-ду-Шерше-Миди. Великолепные дары моря. Вы любите устрицы?
– Я терпеть их не могу.
Ромер снисходительно ей улыбнулся, как если бы Ева была упрямым ребенком, но на этот раз не продемонстрировал ей своих безупречно белых зубов.
– Значит, я покажу вам, как сделать устриц съедобными.
Ресторан назывался «Штопор», и Лукас Ромер действительно показал Еве, как сделать устриц съедобными (с винным уксусом, мелко порезанным луком-шалотом, черным перцем и лимонным соком и круглой булочкой из темной муки с холодным сливочным маслом напоследок). На самом деле Ева время от времени лакомилась устрицами, но ей хотелось слегка ущемить невероятную самоуверенность этого любопытного человека.
За обедом (после устриц последовали морской язык по-домашнему, сыр, яблочный пирог наизнанку, полбутылки «шабли» и целая бутылка «моргон») они разговаривали о Коле. Ева поняла, что Ромеру были известны все основные моменты из Колиной жизни – когда ее брат родился, где учился. Знал Ромер и о бегстве их семьи из России после 1917 года, о смерти их матери в Китае. Он был хорошо осведомлен вообще обо всей истории странствий Делекторских: из Петрограда в Тяньцзинь, затем в Шанхай и Токио и, наконец, в Берлин, куда они попали уже в 1924 году, после чего в 1928 перебрались в Париж. Он знал о том, что Сергей Павлович Делекторский в 1932 году женился на бездетной вдове Ирэн Аргентон, и о том, что скромное приданое мадам Аргентон помогло слегка улучшить финансовое положение семьи. Ева с изумлением обнаружила, что он знал даже более того. Ромеру было известно, что у ее отца в последнее время пошаливает сердце, о его пошатнувшемся здоровье. «Если этот человек знает так много всего о Коле, – подумала Ева, – то что же, интересно, ему известно обо мне?»
Ромер заказал им обоим кофе и еще коньяку – себе, протянул Еве помятый серебряный портсигар. Она взяла сигарету, он помог ей прикурить.
– Вы прекрасно говорите по-английски.
– Я наполовину англичанка, – пояснила Ева, хотя он прекрасно знал об этом. – Моя покойная мать была англичанкой.
– Итак, вы говорите по-английски, по-русски и по-французски. А еще?
– Еще немного по-немецки. Терпимо, но не свободно.
– Хорошо… Кстати, как чувствует себя ваш отец?
Задав вопрос, Ромер прикурил сигарету, откинулся на спинку стула, эффектно затянулся и выпустил дым в потолок.
Ева промолчала, не зная, что и ответить. Этот совершенно чужой ей человек вел себя так, будто был хорошим знакомым, вроде двоюродного брата или заботливого дядюшки, охочего до семейных новостей.
– Ну, отец чувствует себя неважно. Он сломлен – фактически, как и все мы. Такое потрясение – вы и представить себе не можете…. Я думаю, что смерть Коли убьет его. Моя мачеха очень обеспокоена.
– Ах да. Коля обожал вашу мачеху.
Ева прекрасно знала, что отношения между Колей и Ирэн были натянутыми даже и в лучшие времена. Мадам Аргентон считала Колю никчемным человеком, мечтателем, пасынок раздражал ее.
– Он заменил ей родного сына, которого у нее никогда не было, – добавил Ромер.
– Коля говорил вам об этом? – спросила Ева.
– Нет, я просто предположил.
Ева затушила сигарету.
– Я лучше пойду, – сказала она, вставая.
Ромер ухмыльнулся. Еве показалось, что ему понравилась эта ее внезапная холодность, ее резкость –
