И Кларита… Он давно ее уже разлюбил. Но она была ему верной женой, надежной опорой. Он привык к ней, по-своему считался. По возможности, конечно. Желание ее развестись с ним, начать новую жизнь с каким-то барменом воспринималось Виржилиу как предательство. Чего ей, спрашивается, не хватает? Муж ее — уважаемый в обществе человек, с солидным состоянием. Но если она ему такое отребье предпочла, то за кого же она его считает?
Самолюбие Виржилиу было уязвлено до крайности. «И дети, дети туда же, — продолжал размышлять он. — Ни один не встал на защиту отца. Ни один не постоял за сохранность семьи. Как будто и семьи-то не было!» А ведь как он работал! Всем им благосостояние обеспечил. Предатели! Все предатели! Но теперь будет и у него отрада — гибкая белолицая девочка. Пусть достанется она ему обманом. Стерпится — слюбится. Привяжется к нему за баловство, за ласку, станет его тихой пристанью, утешением.
Виржилиу не знал, что у Маркуса состоялся с матерью очень серьезный разговор. Он признавал, что отец человек тяжелый, но ведь столько лет вместе прожито! Может, не стоит пороть горячку с разводом? Не восемнадцать же, право, лет!
Примерно так убеждал Клариту Маркус.
Кларита смотрела на него с любовью и с некоторой долей снисхождения.
— Ты говоришь мне, сынок, все то, что говорят обычно родители неразумным детям. Но и дети, и сама жизнь отвергают такой скучный разум. Всю свою жизнь я смотрела людям прямо в глаза. И гак же собираюсь смотреть и дальше. Я полюбила другого человека, так зачем мне от кого-то прятаться? Да, когда я с Алемоном, мне снова будто восемнадцать. Он оживил меня, понимаешь, сынок? Я буду очень горда, когда стану бабушкой твоих детей, но я же еще и женщина! В сердце у меня много любви, и я буду любить столько, сколько смогу. Часть моей любви принадлежит детям, часть внукам, а часть Алемону, которого, прошу запомнить, зовут Вальтер.
Маркуса нельзя было упрекнуть в бессердечии. Он любил свою мать и понял ее. Ни слова не говоря, он обнял Клариту, признавая тем самым ее право быть хозяйкой своей жизни.
Тониа пришла в загородный дом Виржилиу, когда уже совсем стемнело. Шла она, едва передвигая ноги, и все надеялась на какое-то чудо. Все ее существо противилось этой встрече, но речь шла о спасении брата и она не могла не пойти!
Виржилиу ждал ее с накрытым столом, с зажженными свечами.
Тониа отпрянула.
— Нет-нет, я на одну секундочку, — пробормотала она с тоской, прекрасно понимая неотвратимость надвигающейся на нее беды.
— У нас же деловой разговор, — сказал Виржилиу, беря ее за руку, — почему бы не скрасить его? Мне так приятно видеть тебя.
И Тониа села, еще не зная, опрокинет она через секунду хорошенький изящный столик или покорно будет пить вино и смеяться с противным, отвратительным Виржилиу, который так и поедает ее глазами, но пока так вкрадчив, так деликатен…
Виржилиу показал ей на стоящий в углу маленький чемоданчик.
— Жизнь твоего брата, а может, и две жизни, — сказал он, но бедная Тониа уже поняла, что будет пить вино и смеяться.
После ужина Тониа все-таки сделала попытку сбежать, но Виржилиу твердо взял ее за локоть.
— Жизнь твоего брата, — повторил он еще раз, указывая на чемоданчик. — Позволь же мне показать тебе дом, милая.
Вспыхнувшая до корней волос, с тошнотой в горле и ненавистью в сердце, Тониа отправилась вслед за Виржилиу.
Наверное, возмечтала о тихой пристани и Ракел, когда, свидевшись с Вандерлеем, потребовала, чтобы тот получил от Виржилиу бумаги на владение фермой.
— Я хочу, чтобы мы с тобой наконец исчезли, — предложил ей Вандерлей. — Тебе не кажется, что сейчас самый подходящий момент, а, Ракел?
— И да и нет, — уклончиво отвечала Ракел. — У нас совсем нет денег. И я предлагаю для начала отобрать у Виржилиу ферму
— У меня есть еще один ход. Мне повезло, я заснял момент, когда Донату столкнул со скалы отца Тоньу. Думаю, Донату раскошелится за такие любопытные кадры.
Ракел с улыбкой согласно кивнула.
Так что к Донату подкрадывались со всех сторон беды — тайник его уже опустошил Сервилио, который увивался теперь вокруг Вилмы, уверяя, что получил наследство, Грозил ему и шантаж Вандерлея. Но Донату пока ни о чем подобном не помышлял и разыгрывал из себя спасителя Реджиньо, тоже, разумеется, небескорыстно.
Вечером предыдущего дня Бастиано соблазнил Реджиньо поездкой на лодке. Уговорил мальчишку, увез и спрятал у себя в доме. Реджиньо сперва разобиделся, потом рассердился, потом со слезами умолял Бастиано отпустить его, догадавшись, что тот держит его будто в тюрьме. Реджиньо беспокоился об отце, о Тонии — сестра просто с ума сойдет от волнения.
Бастиано только посмеивался, глядя, как тревожится мальчишка.
— Сиди, сиди, — говорил он ему. — Тебе положено сидеть и не трепыхаться.
Но вот на следующий день у дома Бастиано появился Донату, он ворвался в комнату, схватил за руку Реджиньо, шепнув Бастиано:
— Ударь меня палкой!
После короткой потасовки Донату увел с собой Реджиньо, посадил в лодку и привез в поселок. Реджиньо с благодарностью смотрел на своего спасителя.
Обнимая брата, Тониа громко рыдала. Горько узнать, что понапрасну претерпел ты позор и унижение. Никакие деньги не могли ее порадовать… Одно утешение, что Реджиньо жив и здоров, что он опять с ней, что он в безопасности. И Тониа плакала, мешая радость с горем…
Глава 19
Виржилиу добился того, чего хотел, но счастливым себя не чувствовал. Тониа не отозвалась ни на одну его ласку, и любовная их встреча напоминала скорее пытку, а не любовь. Роль палача была не по душе и Виржилиу. Он понял, что тихой пристани ему ждать нечего. Но он надеялся, что деньги возьмут свое. Реджиньо вернулся, деньги остались у Тонии. Она почувствует вкус к обеспеченной жизни. Поймет, что значит быть богатой, и оценит Виржилиу по заслугам. В общем, он не терял надежды. Жаль только, что на следующий день у него был приступ страшной головкой боли — до потери сознания, до галлюцинаций. Приступ напомнил ему, что он давным-давно нездоров. И напоминание это было для него угнетающим. Виржилиу бесило собственное бессилие перед врагом, который распоряжался теперь его организмом. Поэтому он и знать его не хотел. Поэтому и игнорировал по мере сил. Поэтому с удвоенной страстью хотел распоряжаться собственной судьбой сам!
«Вот Сампайу болен всерьез, — твердил Виржилиу самому себе, — а у меня все от нервов, от усталости, все пустяки. Однако постараемся воспользоваться болезнью Сампайу и обернуть ее себе на пользу».
Виржилиу не сомневался, что компаньон сделает его президентом фирмы хотя бы временно, на срок лечения. И поехал к Сампайу, чтобы обговорить все формальности.
Каково же было его изумление, когда Сампайу не только не пообещал ему поста президента, сохраняя его по-прежнему за собой, но даже намекнул, что в ближайшее время намерен расстаться с Виржилиу как с компаньоном.
А тут еще Вандерлей насел на Виржилиу, требуя отдать ему ферму и угрожая, что откроет все махинации Виржилиу Маркусу. Виржилиу после разговора с Сампайу был особенно заинтересован в хороших отношениях с сыном, поскольку у Маркуса была своя, и немалая, доля акций в фирме Сампайу. До тех пор пока, эти акции были как бы совместной семейной собственностью, Сампайу не посмеет отстранить
