и в случае неполадок сообщает об этом в Москву. Жалованье — соответственно. Если не ошибаюсь, восемьсот франков. А тут я бы его за разработку новых проектов засадил. И получал бы он уже тысячи полторы-две.
Его ходатайство о переводе в наш отдел пришло еще в девяносто восьмом. А прошение о праве на жительство поступило в городскую канцелярию в девяносто девятом. Мальчишка два года ждал, чтобы получить отказ. И сколько еще таких? Тысячи, десятки тысяч…
Все хотят жить в крупном городе. Ну пусть не в Москве или в Санкт-Петербурге. Мой родной Ревель или, к примеру, Вильно я тоже не называю — не самые мелкие города Империи. Но тот же самый Сен-Жюст рассказывал мне, что в его Люблине картина не сильно отличается. Там, конечно, подобных прошений к генерал-губернатору в день поступает гораздо меньше — всего двести — двести пятьдесят штук. Так что Польская губерния по сравнению со столицей, можно сказать, «отдыхает». Хотя Люблин — это вам тоже не Туруханск с какими-то десятью миллионами жителей.
Калькутта, вспомнил я. Где же это? Северо-Индийская губерния или Гималайская? Не помню. Да какая разница? Я имею в виду, что для этой девчонки разницы никакой, куда возвращаться в случае увольнения — в Гималайскую губернию или там в Северо-Индийскую. В любом случае у себя дома она на аналогичную работу уже не устроится. Во всяком случае, ни в одну контору, которая хоть как-то связана с «ДВК» — «черный список» во ВЭС обновляется три раза в сутки. А ведь эта девчонка на свое жалованье наверняка содержит человек десять — на востоке семьи многодетные, и лицензирование рождаемости там еще долго грозить не будет. И все это — хорошее жалованье, отдельную квартиру, не слишком пыльную работу, — все это она может потерять из-за такой ерунды, как тяга к беседам в Сети. Мишка Сен-Жюст очень строгий. Поэтому, в общем-то, он и был моим заместителем.
Интересно, кого он назначит на свою старую должность? Наверное, Арнольда Штуцмана. Они с ним старые друзья, да и программист Арнольд — лучший в отделе. Не знаю, правда, как он справится со своей новой должностью, но это уже не мои заботы. Пусть теперь у Мишки голова болит.
По дороге к кабинету директора я встретил троих или четверых сотрудников — молодые ребята, вежливо поздоровавшиеся со мной и поздравившие меня с повышением. Я с улыбкой поблагодарил их, хотя за последние два дня мне эти поздравления уже изрядно поднадоели. И когда я подошел к кабинету директора, возле которого на доске объявлений был вывешен приказ о моем назначении управляющим группой отделов программирования, то невольно нахмурился. Я бы, конечно, воспринял свое повышение с большим энтузиазмом, если бы Сергей Антонович просто уволился из компании или перешел на другую работу. А сейчас я чувствовал себя не в своей тарелке.
Толкнув тяжелую массивную дверь, я вошел в приемную. Диана — секретарша директора — тоже одарила меня улыбкой, но в этот раз, к счастью, обошлось без поздравлений.
— Свободен? — Я кивнул по направлению к двери кабинета.
— Сейчас, Марсель Сергеевич, — ответила Диана, потянувшись к телефону. И услышав в ответ на свой вопрос довольное бурчание из трубки, опять улыбнулась мне: — Проходите, Марсель Сергеевич. Борис Васильевич ждет вас.
Шторы на окнах в кабинете директора были задернуты. Я уже не раз слышал о том, что у Бориса Васильевича что-то с глазами — не выносит он яркий свет. Ничего удивительного — если всю жизнь ежедневно по шесть — восемь часов смотреть на экран ЭВМ, зрение испортишь обязательно. Несмотря на все защитные пленки и покрытия, которые, вообще-то говоря, и появились сравнительно недавно.
Я работаю в «ДВК» уже очень давно — лет пятнадцать. Начинал я с младшего техника, еще когда громадные шкафы ЭВМ занимали по несколько комнат, и, казалось бы, должен был хорошо знать всех наших сотрудников. Но «ДВК» всегда отличался изрядной консервативностью в этом вопросе. Редко кто из сотрудников знал в лицо даже начальника соседнего отдела. И до вчерашнего дня я видел Бориса Васильевича всего пять или шесть раз. А за вчерашний и сегодняшний дни это уже наша четвертая встреча.
— Садитесь, Марсель. — Директор указал мне на кресло. Голос у него был низкий, с хрипотцой, словно у завзятого курильщика. — Дела уже сдали?
— Да, Борис Васильевич, — ответил я.
— Отлично, — хмуро кивнул директор. — Принимать дела вам, к сожалению, не у кого… — Он посмотрел на меня.
И тоже кивнул головой.
— Короче говоря — разбирайтесь сами. Поскольку ситуация не совсем обычная, даю вам три дня на то, чтобы войти в курс дела…
Сегодня среда, быстро сообразил я. Значит, не три дня, а все пять дней, считая субботу и воскресенье. Неплохо.
— В понедельник в восемь двадцать — у меня, на совещании, — напомнил директор.
— Да, Борис Васильевич, — снова кивнул я.
Директор нахмурился. Было похоже, что директор собирается сказать мне что-то еще. Что-то важное. Я покорно ждал.
— У меня к вам будет просьба, Марсель, — проворчал он, глядя в бумаги на своем столе.
— Слушаю вас, Борис Васильевич.
— Если вы что-то узнаете о Сергее… У него в кабинете могут быть какие-нибудь документы, объясняющие, куда он пропал… Я прошу вас немедленно сообщить… И вот еще что… — Директор внимательно посмотрел на меня. — Мы никак не можем найти некоторые очень важные программы, над которыми в последнее время работал Сергей. Если вы что-то обнаружите…
— Будет исполнено, Борис Васильевич, — пообещал я.
Покидая кабинет директора, я подумал, что они с Сергеем Антонычем были, кажется, старыми друзьями. И даже когда-то вместе принимали участие в операции то ли по Астраханскому, то ли по Пекинскому кризису. А весь последний год совместно работали над каким-то проектом. Да и я сам переживал за Сержа Антоныча не меньше нашего директора. Мне тоже было не по себе от всего этого. Ума не приложу, что с ним могло случиться?
Я вернулся из Колумбии тридцатого марта. И первое, что я узнал, попав в «ДВК», это то, что Сергей Антонович Костенко, управляющий группой отделов программирования «ДВК», бесследно исчез.
Двадцатого марта Сергей Антонович попросил недельный отпуск без сохранения денежного содержания. На следующий день он мило попрощался с Мишкой Сен-Жюстом, исполнявшим в мое отсутствие обязанности начальника отдела, и с остальными начальниками отделов группы. Никто ничего подозрительного не заметил. Но двадцать второго марта неожиданно потребовалась копия какого-то приказа, которая осталась в кабинете Сергея Антоныча. Мишка позвонил ему домой, но к телефону никто не подошел.
С той копией приказа они как-то выкрутились, но Мишка, получив нагоняй, сильно расстроился и принялся ежедневно названивать домой Сержу Антонычу. Видимо, для того, чтобы пожаловаться на несправедливость начальства, а заодно и посетовать на то, что не смог его вовремя разыскать.
Что такого, если человек не отвечает на телефонные звонки?! Ведь он же в отпуске! Может быть, он собирался куда-нибудь уезжать и именно для этого и отпрашивался с работы. Но Мишка продолжал звонить. Он потом сам шутил, что это превратилось у него в ритуал — каждые четыре часа набирать номер, выслушивать ровно десять длинных гудков и хлопать трубкой о рычаг, сопровождая эти действия высказываниями в адрес неизвестно чьей матери. Терпение и труд все перетрут, думал Мишка. И двадцать шестого марта на его телефонный звонок неожиданно ответили.
Каково же было изумление Сен-Жюста, когда он узнал, что Сергей Костенко по этому адресу больше не проживает, что дом этот был куплен новыми хозяевами три дня назад и что теперь здесь обитают совершенно другие люди.
Сен-Жюст кинулся с этой новостью прямо к директору. Тот, естественно, удивился и принялся выяснять, куда мог переехать Костенко. И вскоре уже стало понятно, что Сергей Антонович никуда не переезжал, а просто исчез.
Дом его был продан, счет в банке закрыт, и ни его самого, ни его близких найти не удалось. К тому времени я уже был в Москве и активно включился в поиски пропавшего начальства. И вот что мне удалось выяснить.
