Белая стена

новобрачную.

Компания даже не удостоила его ответными криками. Мануэл Педро берет руководство операцией на себя. Велит принести побольше, дров, поливает их бензином и поджигает, а остальные в это время, взявшись за руки, пляшут в хороводе вокруг костра, выкрикивая в такт все те же слова. Костер разгорается, языки пламени взвиваются все выше, и хоровод распадается. Калдас бежит к дому предупредить новобрачных о грозящей им опасности: ему вдруг вспомнилось, что он возглавляет добровольное общество пожарников и рискует лишиться места, тем более что Пупа – один из членов правления. Ищет ведро, кувшин, бадью – что-нибудь, во что набрать воды, нельзя же, чтобы история получила огласку; но Мануэл против.

– Пускай Пупа гасит вместе с женой.

В конце концов Калдас садится в машину и гонит в город. Пытается уладить дело без лишнего шума, но в пожарном депо народу мало, приходится бить в набат, в городке начинается переполох, строятся всевозможные предположения. Когда пожарная машина приехала в имение Алешандре Магно, огонь уже охватил верхний этаж, а новобрачные с перепугу через окно перелезли на росшую поблизости пинию, хотя пожар не добрался до главной лестницы.

Чуть подальше, на дороге, честная компания распевала песенки, сочиненные в честь славного события.

– А что же Пупа? – вопрошает сантаренский доктор, также пришедший в возбуждение. – Подал в суд?

– Подал было, но потом взял жалобу обратно, – поясняет Тараканчик, ликующий оттого, что сумел подарить автору «Руководства» прекрасную главу – Доктор Карвальо до О, возглавляющий наш муниципалитет, пригласил всех действующих лиц истории на обед, и все уладилось. Настоящие друзья по мелочам не ссорятся.

– А геологическая дама так и не простила обиды, – вставляет ветеринар.

– Говорит, что это грубость…

– Она родом из Миньо.

Адвокат делает заключительный вывод:

– Ну разумеется! Уроженцам Миньо никогда не понять бесстрашия и широты, свойственных душе рибатежанина.

Мануэл Педро по-прежнему угрюм.

Говорить о таких вещах – на его взгляд, значит лишать их таинственности и необычности. Он выпивает один за другим два фужера, кричит, что ему приходится сидеть голодным, наваливает на тарелку еще этой вкуснятины и нарочно проносит ее над самой головой Тараканчика. Тараканчик вздрагивает, соус из тарелки выплескивается от толчка, и Мануэл Педро, взвалив Тараканчика себе на плечи, тащит его под кран, хотя чиновник из Управления финансов клянется, что все в порядке, ничего страшного, тарелка его даже не задела.

Однако ничто не может спасти его от купания. Под смех сотрапезников Тараканчик возвращается к столу в сопровождении Мануэла Педро, который крайне с ним предупредителен, но хитрые глазки которого поблескивают недоброй иронией.

XVI

Когда на столе появляются свиные ножки и уши, глаза у обедающих расширяются от вожделения. Вот уж, должно быть, блюдо – высший класс. Запах один чего стоит.

Некоторые поднимаются из-за стола, чтобы утрясти съеденное и приготовить место для второго. А моллюски? А фрукты?

Зе Мигел открывает дверь в погреб, чтобы повеяло холодком, и многие, пользуясь случаем, пьют аррудское белое вино. Не винцо, а борзый конь: пьется легко, но ударяет в голову.

Хозяин дома предлагает сюрприз за сюрпризом: вот на столе оказалось блюдо с полудюжиной лангуст, целеньких, без обмана. Для любителей безголовых ракушек тоже есть кое-что. А на десерт появится салат из фруктов со сливками, изготовленный самою Алисе Жилваз; чудо, а не стряпуха, утверждает доктор Карвальо до О.

Зе Мигел принимает, словно владетельный князь, что верно, то верно. Ради друзей ничего не жалей.

Бренчат гитара и виола, музыкантов привез с собой лиссабонский адвокат, любитель старинных фадо, – хорошее времечко, Зе, хорошее времечко, – на блеклой физиономии адвоката появляется мягкая улыбка, выражающая ту самую смутную тоску, которая поминается почти во всех фадо. Просит pе минор, закрывает глаза, которые кажутся очень маленькими за толстыми стеклами очков, и начинает петь негромким низким голосом, без вывертов и фиоритур. Отчетливо слышится каждое слово, слова его собственные, как сообщает гитарист; а сотрапезники между тем кивают в такт или ковыряют в зубах, вид у одних мечтательный, у других – отсутствующий. Певцу хлопают, кричат «бис!»; музыкант, играющий на виоле, исполняет вариации на темы португальских народных песен, отличный обед в превосходной компании, жизнь – приятнейшая штука, ну еще бы!

Лейтенант Рибейро плавится от жары, ну и пекло, непонятно, откуда в таком тощем теле берется столько пота. Зе Мигел садится около лейтенанта, нужно бы переговорить об одном важном дельце, а лейтенант думает: вот бы сейчас кружечку пива с высокой шапкой пены.

– У вас случайно пива не найдется, Зе Мигел?

– Пива?! – повторяет хозяин дома, словно попав впросак – Нет, пива я не привез… Но добудем!

– Не беспокойтесь, дружище!

– Как это – не беспокойтесь, ради вас я на все готов. Нет, но добудем. Было бы желание, а добыть все можно.

– Кроме лекарства от смерти, Зе Мигел.

– Не знаю, лейтенант Рибейро. Смерть не хочет иметь со мной дело, может потому, что я умею смотреть