является. Но многие дамы все же перестали носить нижнее белье. Дабы их не обвинили в излишней греховности. И по возможности это демонстрируют... А, кстати, что мы стоим, чего ждем?
И впрямь – зрители, не дождавшись продолжения дуэли, начали расходиться, и путь снова был свободен. Карета тронулась с места.
– Так на чем мы остановились?
– Вы начали мне рассказывать о цвете моветонского дворянства.
– А вы с кем-то уже познакомились?
– Только с маркизой де Каданс.
– Уроженка Гран-Ботфорте. Этим все сказано.
Мне приходилось бывать в Гран-Ботфорте и встречать много тамошних уроженок. Но я поостереглась бы делать Далеко идущие выводы. Однако распространяться перед Монбижу об этом я не стала.
– Покойный муж маркизы принадлежал к младшей ветви одного из старейших семейств в Шерамуре. Де Градансы возводят свой род к Стрингам, а те, как известно, старше Капутов, предков правящей династии. Однако де Кадансы, как упомянуто, ветвь младшая, а теперь уже и пресекшаяся. В любом случае, маркиз не женился бы на женщине с низкой родословной, так что слухи о родстве дорогой Вальмины с владетельными Папарацци можно считать правдивыми. Однако со времени ее приезда в Моветон заграничные родственники ни разу не навестили ее. Они не прибыли даже на похороны маркиза.
– И что из этого следует? – она прикидывается дурочкой, так я тоже это умею.
– Из этого следует, дорогая княгиня, что в нашем жестоком мире женщине не выжить без сильного покровителя. Или покровителей. Но вот кто покровительствует дорогой Вальмнне, не знает никто. У нее нет никаких связей с королевским двором – уж я бы знала. Сомнительно также, чтоб ей оказывали поддержку герцог и герцогиня Такова-Селяви, самые могущественные сеньоры Моветона. И в то же время маркиза ведет себя так, будто за ней стоит какая-то реальная сила. Какая – окружающие предпочитают не углубляться. Возможно, покойный муж маркизы углубился... чрезмерно.
Я сделала вид, что не поняла намека.
– Вы упомянули чету Такова-Селяви. Я много слышала о них, но еще не имела возможности встретиться.
– Похоже, такая возможность скоро представится. Если кто-то ищет покровителей, то герцог и герцогиня ищут союзников. Как в Шерамуре, так и за пределами его.
– Наше княжество находится слишком далеко от границ Шерамура, чтоб представлять интерес для моветонских сеньоров.
– О, вы не представляете, сколь далеко простираются политические интересы господ Такова! Да, смотрите, мы почти прибыли!
Карета с грохотом выехала на набережную реки Орер, где, как выяснилось, располагались самые фешенебельные лавки и торговые галереи.
Если бы я прибыла сюда с другой целью, меня бы больше заинтересовала река. Она была судоходна, соединяла город с морем, что приносило Моветону несомненные выгоды с точки зрения развития торговли. Не зря Фердикрюгер здесь обосновался. Однако река же делала Мове-сюр-Орер уязвимым. Тот, кто сумел бы форсирогать Орер, овладел бы и городом.
Но сейчас мне было не до построения стратагем. Я уже поняла, что отец Батискаф со своими советами был прав, и предоставила мадемуазель Монбижу быть моей проводницей в мире роскоши и высокой моды. Она этому ничуть не удивилась. Шерамурцы всех иностранцев (кроме, разве что, уроженцев Гран- Ботфорте), какое бы высокое положение те ни занимали, полагают дикарями по части моды, нарядов, украшений и хороших манер.
Последующие часы стали для меня беспрерывным кошмаром. Мы посетили все модные лавки, торговцев тканями, обувщиков, парфюмеров, ювелиров, шляпников и перчаточников. Прилавки с веерами, кружевами, зеркалами, шалями, чулками и гребнями сливались в неразличимый ряд. И еще говорят, что в Парлеве выбор несравненно больше! Какое счастье, что нас не послали в Парлеву!
Но все-таки я не совсем одурела, и почти не покупала готовых товаров (кроме обуви и перчаток). Особенно после того, как в модных лавках нам продемонстрировали на манекенах наряды новейших фасонов. Нет, уж если я выбрала линию, то и буду ее гнуть.
Ни я, ни Монбижу не расплачивались наличными. Чеки на банк Фердикрюгера принимали везде. Так что аванс оставался пока в неприкосновенности, и это было единственное обстоятельство, придававшее мне силы. После окончания сеанса покупок я чувствовала себя измотанной, как после долгого сражения, а Монбижу по-прежнему была свежа и бодра. А ведь покупки надо было еще доставить! Карета, такая вместительная, пришлась как нельзя более кстати, и приказчики неустанно носили туда сверток за свертком. У владельца модной лавки я узнала имя портного, которого оный владелец клятвенно пообещал прислать в наш особняк. После чего, не чуя под собой ног, я погрузилась в карету. Ядрена Вошь! И это у здешних женщин считается развлечением? Я бы предпочла охоту на медведя. Даже копытного.
Но напрасно я полагала, что с местными развлечениями на этот день покончено, и столь же напрасно радовалась наличию кареты. На обратном пути нам снова пришлось стоять в пробке. На сей раз уличному движению помешала не дуэль, а некая процессия.
– А вот это развлечение мы совершенно напрасно позаимствовали у Парлевы, – поджимая губы, сказала Монбижу. – Тем более что в Парлеве оно считается почти таким же устаревшим, как турниры.
По улице двигался строй людей, облаченных в длинные ночные рубашки с кружевами, рюшечками, оборочками и затейливой вышивкой, притом босых. Особая пикантность состояла в том, что все это были мужчины. И все они охаживали себя плетками по бокам и по спине, при этом распевая что-то нудное и протяжное. Если кто-нибудь чрезмерно увлекался пением в ущерб побиванию, соседи дружно обрушивали удары на его плечи.
– Братство грешных кающихся, – прокомментировала Монбижу. – Как нагрешат, так и каются. Причем каяться принято именно в том виде, в каком грешили.
– Ну, вообще-то ничего особенного я в этом не вижу, – осторожно заметила я. И это было еще мягко сформулировано. На Ближнедальнем Востоке мне приходилось наблюдать сцены гораздо круче, например,
