России властями и массой простого народа, занятия торговлей и ремеслами не считались производительным трудом. Отсюда убеждение, что евреи якобы не трудились, а добывали хлеб исключительно обманом.
«Исправить» евреев, приучив их к земледелию, — такова была идея многих «Записок», «Проектов», «Постановлений» различных правительственных комитетов со времен Державина, но она парадоксальным образом уживалась с запретом на приобретение или аренду евреями земли в местах их постоянной оседлости. Считалось, что дай им только такую возможность, они приберут к рукам всю землю, а крестьяне, работающие на своих куцых наделах и на земле помещика, окажутся в кабале у евреев.
«Энергичный» император Николай I решил одним махом разрубить этот гордиев узел. Он не только разрешил, но предложил некоторые льготы евреям, желавшим заняться крестьянским трудом, но не в местах их постоянного жительства, а при переселении в южные степи Новороссии.
Как мы помним, еще Екатерина II прилагала усилия, чтобы привлечь на эти пустовавшие земли колонистов, но успех был минимальным, огромные массивы целинной земли продолжали пустовать.
Начав переселенческую кампанию среди евреев, Николай Павлович пытался убить двух зайцев — заселить пустующие земли и преобразовать быт «бездельников» и «тунеядцев», превратив их в трудовое крестьянство. Дабы привлечь еврейские массы к переселению, государство выдавало им бесплатные земельные наделы и пособия на переезд и первоначальное обзаведение; освобождало от податей и, что, возможно, было особенно привлекательно — от рекрутской повинности. Многие еврейские семьи с энтузиазмом откликнулись на эту наживку, особенно беднейшие, хотя детально разработанные правила для переселенцев фактически превращали их из свободных людей в государственных (крепостных) крестьян. Правила регламентировали жизнь поселенцев до мелочей, указывая, когда им можно, а когда нельзя отлучаться из деревни, и на какие сроки, и по какой надобности. Предусматривались наказания за самовольные отлучки, награды «отличившимся» хозяевам.
Сообщая обо всем этом, Солженицын не забывает отметить: «при сопоставлении строгих обязанностей, налагаемых на евреев-земледельцев, „с правами и преимуществами, данными исключительно евреям, [и] с теми, какими пользовались прочие податные сословия, — нельзя не признать, что правительство очень благоволило к ним [евреям]“» (стр. 107).
Закавычены им выписки из труда В. Н. Никитина — крещеного еврея, бывшего кантониста и николаевского солдата, который, отслужив солдатский срок, занялся историей еврейского земледелия и опубликовал объемистую книгу, основанную в основном на правительственных документах.[56] Был ли он обижен на своих бывших единоверцев, которые, переселясь на землю, избавлялись от рекрутчины, выпавшей на его долю, или просто смотрел на предмет своего исследования глазами тех документов, которыми располагал, сказать трудно. Ясно лишь то, что его труд дышит недоброжелательством к соплеменникам и бывшим единоверцам. Поневоле снова вспомнишь саркастическое замечание Витте, что «нет большего юдофоба, как еврей, принявший православие». Не во всех случаях оно справедливо, но к данному — безусловно подходит.
Никитин проникнут уверенностью в том, что во всех неудачах эксперимента по превращению евреев в земледельцев, повинны они сами. В том же свете этот эксперимент представлен и у Солженицына. Оказывается, что «с 1829 по 1833 год евреи усердствовали в качестве землепашцев, судьба награждала их урожаями, они были довольны начальством, оно — ими» (стр. 107), но эта идиллия длилась только до тех пор, пока неурожай 1833 года заставил многих бежать из сельскохозяйственных колоний. В описании Никитина и Солженицына, цитирующих «Донесение» некоего Попечительского комитета, это выглядит как «средство не сеять ничего, или весьма мало, сбывать скот, бродяжничать, домогаться пособия и не платить податей» (стр. 107). «В 1834 году, — продолжает Солженицын полуцитировать, полупересказывать Никитина, — „выданный им хлеб — продавали, а скот — резали, и так поступали даже и те, которые не имели в том существенной необходимости“, а местное начальство, по затруднениям в надзоре, не в состоянии было предупредить „множество пронырливых изворотов со стороны переселенцев“» (стр. 107).
При этом оказывается, что «неурожаи у евреев „случались чаще, нежели у прочих поселян, потому что, кроме незначительных посевов, они обрабатывали землю беспорядочно и несвоевременно“, действовал „переходящий от одного поколения к другому навык… евреев к легким промыслам, беззаботности и небрежности в надзоре за скотом“» (стр. 107).
Кажется, ясно, что цитируемое «Донесение» характеризует не столько евреев-колонистов, сколько самого доносителя, от которого разит узколобой юдофобией. Но Солженицын видит в этом документе подтверждение «30-летнего злосчастного опыта с еврейским хлебопашеством (еще на фоне опыта мирового)» (стр.107–108) и недоумевает, почему правительство Николая I не откинуло «эти пустые попытки и траты», а, напротив, в 1835 году предоставило еврейским хлебопашцам дополнительные льготы «к снисканию безбедного содержания упражнением в земледелии и промышленности?» (стр. 108).
Конечно, и дополнительные льготы не дали результата. Из эксперимента ничего не вышло, как и из многих последующих. Однако Солженицын описывает их с дотошными подробностями, обставляясь частоколом цитат, клонящихся к одному: продемонстрировать, как царское правительство из кожи вон лезло, чтобы окрестьянить евреев, да как те упорствовали в своем отлынивании от земледельческого труда и снова и снова объегоривали власти, прикарманивая пособия.
Стремясь сделать свою версию убедительной, Солженицын даже опирается на известную ему «Записку» Николая Лескова, приводя из нее то место, где Лесков «указывал, что еврейская „отвычка от полевого хозяйства образована не одним поколением“, а эта отвычка „так сильна, что она равняется утрате способностей к земледелию“, и еврей не станет снова пахарем, разве что постепенно» (стр. 157).
Александр Исаевич выкроил из обширного текста Лескова две полуфразы, придав им смысл, противоположный мысли автора. Вот что в действительности писал Лесков:
«Удивительно, что никто из трактовавших об этом деле не обратил внимания на самую существенную его сторону, — на то, что земледелие, особенно в девственном степном крае, требует не одной доброй воли и усердия, но и знаний и навыка, без которых при самом большом желании невозможно ожидать от земледелия ближайших полезных результатов.
…Если кому доводилось отваживаться на такое дело, то он по доброй воле приступал к нему не иначе, как с запасным капиталом на полный севооборот по трехпольной системе (т. е. на четыре года). Без такого запаса первый случайный неурожай, градобой или другой неблагоприятный случай в течение четырехлетнего периода угрожает остановить весь почин дела, погубить даром все положенные труды и привести молодое неустоявшееся хозяйство к разорению.
…Наши помещики Нарышкин и гр. Перовский, делавшие большие заселения степных земель своими крепостными крестьянами из средних губерний, поддерживали переселенцев на новых местах по пяти и по семи лет.
Евреи наши, из которых мог бы быть образован класс степных земледельцев, все были бедняки. Это были люди, пришедшие „в черте“ в полное захудание, и еле влачившие полунищенское существование на счет кое-какой общественной благотворительности. О собственном обеспечении на четыре года хозяйства первого севооборота у них не могло быть и речи… Весь капитал, с которым русскому еврею предстояло двинуться с своей убогой мещанской оседлости (где его, однако, кое-кто знал и кое-кто поддерживал) и идти в безлюдную степь на совершенно незнакомое дело, действительно заключался в том вспоможении, которое назначало правительство на первое обзаведение… Если этого вспоможения даже и достало бы опытному в полевом хозяйстве крестьянину, то неопытный человек, с ним ничего не мог сделать. При первом неурожае, в первую тяжелую зимовку ему с семьею в голой безлесной степи приходила верная и неотразимая холодная и голодная смерть… Такая смерть страшна всякому, как эллину, так же и иудею».[57]
А вот и то место, из которого урезанно цитирует Солженицын: «Вывод из всего этого очевиден и прост: евреи утратили склонность к земледелию вследствие исторических причин, долго не благоприятствовавших их занятию сельским хозяйством. Отвычка от этого дела у них так сильна, что она почти равняется утрате способностей к земледелию… Обратить к земледелию евреев, не знающих ремесла
