тобой так рисковать...
Девчонка побледнела как полотно, сделала шаг назад и рухнула на землю, усыпанную желтыми сосновыми иголками. Даже сейчас она была мне интересна и мила. Даже теперь я мечтал овладеть ею по- настоящему. Даже теперь...
Выстрела я не услышал. Я лишь почувствовал, как дернулась моя правая рука с пистолетом, и в мое лицо брызнули капли крови.
Боль пришла позже, и мои прежние муки от ворвавшейся в легкие воды были лишь легким дискомфортом по сравнению с ней. «ТТ» отлетел с сторону, рука повисла вдоль туловища. Пальцы мои дрожали, как в лихорадке, кровь десятком ручейков стекала по рукаву рубашки, а я стоял и смотрел, как навстречу троим мужикам, показавшимся из-за деревьев, несется Вика. Моя Викуша, несколько минут назад спасшая мне жизнь...
– На колени, Сутягин!! На колени!..
В моих глазах меркнет свет, ноги подкашиваются, и нет ничего унизительней, чем эти позывы рвоты от болевого шока. Стоять я больше не могу, но на колени перед ними все равно не стану...
Подогнув левую ногу, я рухнул сначала на бок, потом на спину. Сумка попала мне под поясницу.
– Где вы были?! Где вы были?! – слышал я голос Вики. – Я могла умереть, а вы обещали, что будете рядом!..
Две пары рук схватили меня и стали катать по земле, как кусок теста. Щелчок наручников, короткая поездка животом по ковру из сосновых сучков и иголок, и я оказываюсь уже сидящим, прислоненным спиной к дереву.
Трое, двоих из которых я знаю. Это – старый опер по фамилии Земцов, второй – его заместитель, кажется, Макс. Третьего я вижу впервые. Его черный костюм был бы безукоризнен, если бы не откровенные помятости на спине и брюках. До такого состояния может довести дорогой итальянский костюм лишь тот, кто много часов провел в машине.
– Все хорошо, – утверждает этот дорогой тип и прижимает к своей голове голову той, желаннее которой для меня никого нет. От меня она хотела половину мира, от него же требует лишь того, чтобы он всегда был рядом. Кажется, это гораздо больше той половины мира, на которой я лежу. – Ты просто умница.
Он говорит, не сводя с меня глаз. Он смотрит так, словно знает ответ на вопрос, почему я, мужик без тени сомнения, не взял эту девку там, на пароходе.
– Еще какая умница, – подтвердил я, делая попытку усесться поудобнее. – Способная, старательная, терпеливая... Мне даже трудно поверить в то, что она такое сделала. – Я повернул к ней голову и улыбнулся непослушными губами. – И что же было самым трудным, Викуша?
Она, прижимая голову к мужику в костюме, сглотнула комок. За нее ответил сам мужик:
– Выучить расположение помещений на корабле и научиться надувать лодку. Для нее это было сделать труднее, чем решиться на прокачку такого ухаря, как ты.
Рассмеявшись, я понимающе покивал головой.
– Ваш кадр? Кто ты, Викуша? Лейтенант? Или сейчас таких стажеров по спецприему в школу милиции набирают?
Краем глаза я наблюдал, как двое убоповцев шмонают содержимое моих карманов и сумки.
– Нет. Просто она женщина, очень хорошо разбирающаяся в мужчинах, – снова ответил за нее мужик. Похоже, у девочки был шок, который начался еще с первых мгновений нашего знакомства на корабле.
– Это точно, – в очередной раз кивнул я. – Я даже не спрашиваю теперь, Викуша, почему ты спасала меня, а не сумку. Мой вес дороже, он на вес золота.
– На вес дерьма... – наконец-то она повернула ко мне голову.
– Грубо. – Я сходил с ума от бессилия, но продолжал строить кислую мину. – А как же половина мира? А ветер, гуляющий в верхушках деревьев?
– Скажи мне, что ты археолог, и я поговорю с тобой о подробностях захоронения Тимура.
Подобные изречения я не раз слышал в домах терпимости. Профессионализм... Его на текиле не пропьешь.
– Говорят, истина то, что приходит в голову в первую очередь. – Прокашлявшись, я слегка пошевелил руками. – Первой пришедшей мне в голову была уверенность, что ты проститутка. Надо было мне еще там уловить и правильно растолковать твою фразу «называй меня как хочешь». Черт, меня поимела шлюха.
Мужик в мятом костюме отстранил от себя Викушу, подошел и сел передо мной. Его хватка на моем подбородке была несколько мощнее, нежели я ожидал.
– Еще раз бросишь в ее адрес что-нибудь подобное... Шею сверну, микроб.
Вот так. Еще недавно от моих гуляний по Тернову в ужасе прятались по квартирам все горожане, а теперь я микроб. Ничего, теперь, по крайней мере, жители этого богом забытого городка перестанут открывать ментам дверь по первому требованию...
– А по какому поводу шухер, братцы? – спросил я, пряча улыбку. Пора меняться ролями, желание меня трахнуть высказали уже практически все. Теперь, кажется, наступает мой черед заходить за спину противнику... – Что случилось? Что случилось, из-за чего вы так уверенно присваиваете право стрелять в человека, а затем рыться в его вещах и составлять какие-то протоколы? Что за бланки вы держите в руках, Александр... как вас там... Владимирович?
– Сейчас следователь подъедет, – наконец-то подал голос Земцов. – Он все тебе и распедалит. А мы можем только сказать, что ты задержан по подозрению в совершении преступления.
– Правда? – Меня мутило при виде простреленной навылет руки. Бросив сумку, Макс присел надо мной и стал перетягивать рану ремнем от моей же сумки. Чувствуя, как немеет кисть правой руки, я поставил себе диагноз. Моя плечевая кость перебита. – А в совершении какого преступления меня подозревают?
– Все перечислять? – наконец-то я услышал и голос Макса.
– Хотелось бы услышать все.
– Пятнадцать эпизодов разбоев, сопряженных с тремя убийствами, организация заказного убийства Кантикова. Возможно, есть еще что-то, о чем мы не знаем. Но это, если повезет, мы услышим на пленке, – сказал Земцов.
Мне вдруг стало весело. Я вспомнил, каким ядовитым пламенем вспыхнули мои признания, когда я поднес к ним язычок зажигалки.
– О какой вы пленке, Александр Владимирович? Где ваши доказательства?.. Они в Терновке, впадающей в Обь. Ваши доказательства мертвы... Савойский ведь молчит? – Различив среди прочих чувств в лицах своих преследователей сомнение, я расхохотался. – А уж я-то молчать буду, как партизан! Кто поверит словам девки, зависящей от ментов?!
Викуша снова подошла к тому, в дорогом костюме. Подошла и прижалась к нему. А он, не боясь испортить речной влагой свой Рикко Понти, прижимал ее к груди. Все время, пока я сижу под деревом, она то отходит от него, то, словно притягиваемая магнитом, снова приближается. Интересная парочка.
– Земцов, ответь на один вопрос. Почему меня не стали брать на пароходе? Доказательства нужны были? Пленка? Но пленка в реке! Неужели вы думали, что я не отберу у нее диктофон?!
– На борту тебя некому было брать.
Наверное, мое оглушенное молчание длилось довольно долго, потому что спустя некоторое время Земцов бросил на меня обеспокоенный взгляд.
– Что ты... сказал? На пароходе... ментов не было?..
– Ни одного.
Я сидел и тупо смотрел на пачки валюты, разложенной передо мной в милицейском порядке, – ровно и вызывающе. Они всегда раскладывают вещдоки так, чтобы взору возмущенных обывателей представился весь масштаб содеянного такими опасными членами общества, как я.
– А что касается пленки... – Это был голос «дорогого». – Света!
Услышав незнакомое имя, я резко повернул голову. Девчонка, изогнувшись в позе стриптизерши у шеста, юркнула рукой в джинсы и вынула... Да... Я где-то слышал, что иногда дотошные менты так дурят честной народ. Будь я проклят. В руки этого костюмного фраера передается портативный диктофон. С такими частенько работают в непогоду журналюги. Берут интервью в ливень и снегопад. В эту серебристую штучку размером с полпачки сигарет вставляется мини-диск, и можно писать, не меняя его, даже симпозиум
