– Да, – подтвердил майор, отпивая из гостиничной чашки чай. – Некто Руслан Резванович Хараев. Я запросил МУР на предмет выдачи информации о причастности этих троих к событиям в Чечне. Но этих двоих можно уже сейчас оформлять за ношение оружия.
– Ношение… – пробурчал Кряжин. – В офисе изымал? С понятыми?
– Разумеется! – удивился таким вопросам Тоцкий, гулко прихлебывая дымящийся чай.
– И что эти понятые подтвердят? Что Зазаев носил оружие в заднице? Кстати, как это тебе удалось?
Тоцкий пожевал губами, почти как Кряжин, потом стрельнул глазами по цветным обоям гостиничного номера и тяжело вздохнул.
– Вообще-то, я хотел просто вытащить из его брюк ремень, потому что второй пары наручников у местных сыскарей не было. Знаете, ремень выдергиваешь, и задержанный идет, держа брюки в руках, не думая о побеге. Но в этот момент он назвал меня покойником, да еще…
Кряжин хищно улыбнулся и склонил голову набок.
– И еще… Вы не поверите. У него не было трусов.
– И ты не удержался, – согласился с таким положением вещей советник. – Майор Тоцкий, вы опасны для общества.
Тот обиделся и откинулся на спинку стула.
– Ненавижу, когда передо мной бряцают железом. Это означает, что кто-то хочет лишить меня жизни, а я ею очень дорожу. – Подумав, добавил: – Ненавижу оружие, направленное в мою сторону.
Подойдя к окну, советник некоторое время постоял неподвижно. Пару раз глубоко затянулся и развернулся к Тоцкому с дымящейся сигаретой в руке.
– Андрей, ты знаешь, кто не носит нижнего белья? Ваххабиты.
О Хараеве речь зашла уже вполне определенно, но пока возможность познакомиться с теневыми процессами мининской жизни Кряжин и Тоцкий имели лишь посредством общения с двумя его людьми, задержанными в офисе «Северного промысла». В третьей камере находился сам Жорников. Дозвониться до адвоката он смог, но тот, поняв из разговора, что интерес к его клиенту проявляет не ОБЭП[13] Мининского ГУВД, а МУР и Генпрокуратура, вдруг вспомнил, что ему «прямо сейчас нужно ехать в следственный изолятор к другому человеку».
– Максим Давыдович, – взмолился Жорников, возмущенный несоответствием поведения адвоката ежемесячно выплачиваемым ему суммам. – Какой изолятор в десять часов вечера?! Меня ни за что взяли, тут только приехать и разобраться!!
Но лаврами известных в России правозащитников мининский мэтр, по-видимому, не грезил. Он пообещал Жорникову прибыть сразу, как только. Как только разберется с предыдущим клиентом.
– Я тебе за что деньги плачу, крыса?!
«Пи-пи-пи…» – ответил телефон.
Ничуть не смущаясь временем суток, Кряжин попросил начальника РОВД, куда были доставлены трое из офиса, найти начальника уголовного розыска. Поиски длились недолго, майор прибыл по прошествии получаса. И сразу огорчился распоряжению.
– Мне нужно отработать троих «пассажиров»[14] по «низам»,[15] – сказал ему следователь Генеральной прокуратуры. – Это на всю ночь, майор. Так что позвони жене, извинись.
– Да не в этом дело, – смутился начальник УР, догадавшись, за что принял его досадливую гримасу на лице московский «важняк». Чуть покраснев от удовольствия, что понадобился госслужащему такого уровня, он тут же провел гостей в свой кабинет. – У меня с «камерниками»[16] туго, – сказал майор и окончательно стушевался.
– Чтобы у начальника уголовки «наседки» не было?! Что-то ты меня сильно притесняешь, майор. Как так, без «людей»?
– Есть люди. Есть! – вспылил майор. – Но двое оперов у меня в отпуске, а без них я не имею права их людей таскать. У самого двое было. Первый месяц как помер, а второго я неделю назад закрыл.
– Нельзя так с «камерниками», майор, – покритиковал решительность начальника советник. – И что ты теперь предлагаешь? Садись в «хату», сам «разводи»… – И Кряжин закурил. – Мне что теперь, каждый раз муровскую агентурную сеть по стране таскать? Поезда не хватит.
Пошутил, конечно. Но, услышав, как майор скисшим голосом произнес: «Да меня тут каждая собака…», оттаял. И тут увидел Тоцкого, который уже дважды смотрел на него и всякий раз уводил взгляд, едва советник это замечал.
– Ты чего это стреляешь? – встревоженно проговорил Кряжин, уже догадываясь о смысле этих взглядов.
– Я хотел сказать, – многозначительно дойдя до окна, объяснил Тоцкий, – что отработал бы сам, не зазорно. Честное слово. Но каждый из этих троих меня знает в лицо. А Зазаев, кажется, теперь не забудет даже по прошествии многих лет. Жаль, не захватили Сидельникова. Он спец по режиссуре…
Советник сбросил с плеч куртку, пиджак и вытянул из-за пояса «летнюю», невидимую кобуру.
– Как у вас с клопами?
– С клопами нормально, – заверил майор и тут же встрепенулся. – Товарищ советник юстиции!..
– А ты можешь предложить что-то лучшее?
– Через два часа я введу «человека» в работу! – пообещал майор.
– У меня нет лишних двух часов, – сказал Кряжин и решительно развязал галстук.
Глава десятая
Через час заточения в камере райотдела Зазаев стал чувствовать некоторое облегчение. Не моральное, нет, об этом не могло быть и речи. Через несколько часов, скорее всего – к утру, Руслан его отсюда вытащит. И тогда жизнь его, Абдул-Керима, разделится на две части. До того, как ему… До того, как он не перерезал горло голубоглазому мусору, и после. Он уже видел в темноте камеры эти глаза – мутно- голубые, они болтались, как ходики: вправо-влево, вправо-влево… Он держит за короткие волосы голову этого шакала из МУРа, она болтается, соря поганой кровью из рассеченных вен, а глаза так и бегают: вправо-влево, вправо-влево…
Эти муки желания чужой смерти не сравнимы ни с чем. Разве что с муками желания собственной жизни. Вот так же в лагере он, униженный проклятыми зэками с такими же голубыми глазами, мечтал об их смерти и считал часы до освобождения. Они были так смелы, потому что под Салехардом их больше. Он запомнил всех. Но пока ни одного не дождался. На «особом» сидели «большесрочники», и первый из них должен был выйти только в две тысячи семнадцатом году. Седьмого мая. Он встретит. Обязательно встретит. Как только Руслан заберет его отсюда, он отрежет голову этому Муру.
МУР… Оказывается, это Московский уголовный розыск.
Но перестало болеть… Как бы это точнее сказать?… Перестало болеть между большими пальцами ног – вот. Сзади. А ведь говорил Малик – спили у «ТТ» мушку. Она только брюки и карманы рвет, а вести прицельную стрельбу… Когда в последний раз Абдул-Керим вел прицельную стрельбу? Пять лет назад. В Дагестане, в девяносто девятом, под Карамахи, там – да. Ментов и федералов в дымящихся БТРах, из автомата, прицельными очередями. А здесь, на Севере, – только в упор, не целясь. Когда – в живот, когда – в затылок.
Нужно было спилить мушку. Тогда бы она… Тогда бы оно перестало болеть раньше.
А две недели назад Руслан сказал: «Зачем тебе такой большой пистолет, Абдул-Керим? Купи маленький «вальтер» или короткоствольный полицейский «кольт» тридцать восьмого калибра. Ты ходишь по городу с минометом за пазухой и раздражаешь ментов». Руслан как в воду смотрел.
Ну, сука!.. Шакал! Нюанс… Проклятое слово проклятых неверных…
Аллах просит крови. Он ее увидит. А еще должен увидеть Малик. Он должен видеть, как голубоглазый неверный будет молить о пощаде с кинжалом у горла!
Главное, ничего не говорить на допросах. Можно будет даже плюнуть на стол дежурного. Будут бить – будет больше злобы. Магомед-Хаджи правильно говорит: спрячьте свой ковер нетерпения в сундук ожидания. Все придет, все окупится. Эта земля будет землей нашего святого народа. Горы далеко, но их не нужно тащить сюда. Гораздо легче притащить на юг равнины и моря неверных.
К окончанию часа одиночного пребывания в камере, показавшегося Зазаеву двумя, дверь в камеру
