Следить, чтобы дыхание во время работы было естественным. Ни в коем случае его нельзя затаивать.
Тело во время работы должно быть нескованным, а движения — собранными, но легкими и непринужденными, как и мысли, они должны иметь по отношению к работе наступательный характер.
Рабочая комната должна быть безукоризненной по свежести воздуха, по освещенности и общему удобству.
Прекращать работу при малейших признаках утомления.
МИР ЧУДЕС
В один и тот же день встретить трех мастеров, живущих в разных городах, за тысячи километров от Урала, иметь возможность беседовать с каждым отдельно и со всеми вместе, сравнивать их произведения, найти в них какие-то общие черты и своеобразие миниатюр, виденных мною и еще не виденных, — это редкостная удача для автора.
Поэтому, узнав от Николая Сергеевича Сядристого о предстоящем 5 июня 1974 года открытии выставки в Политехническом музее, я сократил пребывание в Киеве и помчался в Москву.
Выставку назвали «Мир чудес». И этот мир бесконечно малых изделий удивил и потряс людей.
Неубывающе длинными были очереди к экспонатам Эдуарда Аваковича Казаряна, Михаила Григорьевича Маслюка и Николая Сергеевича Сядристого. Их изделия покоились в прозрачных колпачках- головках на вершинах белоснежных стоек — каждое изделие со своим микроскопом, позволяющим увидеть невиданное. Смотреть в тубус микроскопа мог один человек. Но все терпеливы были в этом мире чудес, — и дети ощущали возвышенность, святость искусства.
Своеобразны, неповторимы каждый из трех мастеров. Да и различные миниатюры одного мастера отличаются друг от друга оригинальностью задумки и исполнения.
Тонко высветлены изделия Эдуарда Аваковича Казаряна. В них нежная мечтательность музыканта- скрипача, и его трогательное понимание детской души, и добрая усмешка над слабостями своими и своих друзей.
С момента открытия выставки и до вечера многолюдно было у галереи скульптурных портретов и музыкальных инструментов Казаряна.
В ушке иголки поместилась точная копия скрипки Страдивариуса из позолоченного дерева — в ней пятьдесят шесть деталей. На другой стойке, опять в ушке тоненькой иголки, скульптурный портрет Паганини из золота. Дальше — Шота Руставели на четвертинке виноградной косточки; Чарли Чаплин из осколочка стальной иглы; Давид Сасунский — в пятьдесят раз меньше миллиметра; танцующие девушки в национальных одеждах на половине косточки инжира; миниатюрные дружеские шаржи на армянских дирижеров и музыкантов.
Особенно подолгу не отходили дети от удивительнейшей микрокомпозиции Казаряна.
В лошадином волосе мастер просверлил перовидным сверлышком нутро и в образовавшийся прозрачный футляр вставил белый тонкий волос, тоже просверленный вдоль и отполированный изнутри и снаружи. В этот белый узенький футлярчик (длина его один сантиметр) Эдуард Казарян вместил целый зоопарк. Кого только нет в его клетках! Лев, белый мишка, бегемот... А на неогороженных лужайках того зоопарка — доктор Айболит возле страуса с шеей микронной тоньшины, олень с двумя крошками-оленятами. Малыши взвизгивали, узнавая героев своих любимых книжек, и не хотели поверить даже мамам и папам, что обитатели зоопарка до того малы, что, не смотри в это стеклышко, ничегошеньки не увидишь. Человек с трудной фамилией — Казарян, — который давал детям пояснения, не по-южному тихоголосый и скупой на жесты, по-юному тонкий в стане, но с серебром на висках, казался им добрым волшебником. Он не давал угаснуть их восторгу, их фантазии.
— Конечно, живые... Конечно, движутся, разве вы не видите?!
Случилась забавная история с другой композицией Казаряна, когда кавычки со слова «движутся» надо было и впрямь снять.
Построил Эдуард Авакович как-то здание Ереванского театра оперы и балета из кусочка зуба древнего мамонта. Долгое время микроминиатюра экспонировалась в городском музее — никто ничего не обнаружил, только поражались, до чего микрокопия близка формами, красотой к внушительному оригиналу. И вдруг какой-то тысячный посетитель заметил в окуляре микроскопа сверхъестественное и закричал: «Люди поднимаются и опускаются по театральной лестнице!» Подбежали другие посетители, заглянули, видят — микрочеловечки действительно снуют по лестнице казарянского театра. Зазвонили тут телефоны и на квартиру мастера, и в государственную филармонию, где он работает. Примчался Казарян, вынул из пластмассового короба свое здание и обнаружил с помощью системы линз — по лестнице «разгуливают» микробы. Чтобы не пугать больше некоторых слабонервных посетителей музея, Эдуард Авакович изготовил вторую микрокопию театра из другого материала.
Множество невероятного, но существующего реально в мире чудес, демонстрировали умельцы на выставке в Политехническом музее.
Обходим не спеша (тут если спешить, сам себя обкрадешь) экспозицию заслуженного мастера народного творчества Украины Михаила Григорьевича Маслюка.
...Локомотив с тендером и для сравнения сбоку от него на площадочке, попадавшей в поле зрения микроскопа, человеческий волос. Паровоз с трубой, колесами, рычагами — размеры последних два микрона длиной. Если мастер захотел бы спрятать от глаз посетителей свой локомотив с тендером, ему осталось только просверлить волосинку, и миниатюра вошла бы в нее как в тоннель.
На следующей стойке размещен полный железнодорожный эшелон — тепловоз с двадцатью вагонами. Отрезок волоса, поставленный вертикально рядом с эшелоном, выглядит в микроскопе огромной башней.
Еще три новых работы Михаил Григорьевич подготовил специально к московской выставке — на кончике золотого пера авторучки мастер уместил подарочный сувенир: вазу с цветком, графин и блюдо с фруктами. Просторный высокий музейный зал наполнен солнцем. Лучи его играют с миниатюрой, плещутся в графинчике всеми цветами радуги.
Новинки оказались и на стендах другого заслуженного мастера народного творчества Украины Николая Сергеевича Сядристого. Кроме тех его микроминиатюр, о которых мы уже писали в прежних главах, здесь были портрет-барельеф Майи Плисецкой, вырезанный из кусочка вишневой косточки; акварельный портрет Владимира Маяковского, написанный кисточкой на срезе зерна груши, и одна из партий Александра Алехина, которую он играл с Капабланкой в 1927 году — шахматный столик размещен на булавочной головке.
Любопытны эти миниатюры, они свидетельствуют о широте интересов молодого мастера, о том, что он не прекращает своих поисков. Но наибольшим успехом и на этой большой выставке работ Сядристого пользовались его шедевры: шевченковский «Кобзарь», электромотор-пылинка, роза в волоске, замок на торце волоса — эти изделия, мне кажется, можно назвать классикой микротехники.
Еще в Киеве, до выезда на выставку в Москву, Николай Сергеевич показался мне невероятно усталым. Старший инженер научно-исследовательского института, он выполнял тогда срочные заказы по микроинструментам для ученых и заводов, занятых изготовлением точных приборов, готовил к выставке свои новые миниатюры и не оставлял при этом своего любимого вида спорта (об этом чуть дальше). Тут, на выставке, он надеялся передохнуть немного. Присядет на минуту в закутке другого зала поговорить на отвлеченные темы с Казаряном, Маслюком, а сотрудник музея уже бежит: «Вас просят, Николай Сергеевич!» И он шел к своим экспонатам, возле которых толпились люди, и отвечал не поверхностно, а с научной добросовестностью, отвечал, приобщая людей к искусству микротехники, которое до него было скрыто покровом невольной тайны.
Думаю, не лишне привести несколько вопросов и ответов, касающихся хотя бы одного изделия.
Спрашивал инженер.
