Пусянь восседает на троне, в дела погружен дотемна, в холодной провинции Сконе — на шведской границе она. Украшен дворец барельефом, продуктом забытых времен, и призраки Гамлета с Шефом здесь бродят веков испокон. Но прежних властителей духи его не волнуют уже. К нему подползает на брюхе толпа благородных мужей, и графы, и герцоги данов, из тех, кто сдаваться пришел, стучат головой неустанно о хладный и каменный пол. Дрожит черепица на крыше, гудит раскаленная печь. Презрение в голосе слышно, когда начинается речь:
— В холодный песок померанский я вам не снесу головы, наследники Хольгера Данске, его недостойны, увы. Ваш Хольгер служил Шарлеманю четыре столетья назад, теперь поклонитесь Пусяню, иначе отправитесь в адЪ! Вам вместе придется довольно, когда мы на север пойдем, следить за пожаром Стокгольма под новым своим королем! Я задал вопрос Абсолону: «Ведь ты человек, а не бог. Зачем ты разрушил Аркону? Закон диалектики строг. Ты можешь однажды проснуться и взгляд обратив на восход, увидеть закат революций, что двигали время вперед, его закрутив по спирали! Никто не замедлит прогресс — ни люди из бронзы и стали, ни варвар, что с дерева слез! Никто не задержит колеса, что чистый истории лист пятнают ответным вопросом…»
— Пусянь, ты обычный марксист!
— Марксист?! — рассмеялся устало. — Сказал бы «Конфуций», доцент! Я с красным цитатником Мао прошел через весь континент! Прошел через пять, очевидно! Я даже в Австралии был! Вомбатам и гнусным ехиднам учение Мао открыл! Мне дань приносили тангуты и сотни народов земли. Скажите, вандалы и юты, вы спорить с Тибетом могли?! В моей растворяется славе китайцем поверженный дан! Нас ждет хладнокровный Рейкъявик и гейзер — кипящий фонтан! Что значат для нас иннуиты? Их западный ветер унес. Лишь в песнях, едва не забытых, о них говорит эскимос. Но песни победные звонче, семьсот-восемьсот децибел! Вот Гренделя только прикончу — герой Беовульф не успел.
…Под небом, холодным и звездным, где мхами земля поросла, восстал монумент грандиозный, один из большого числа. На память о славной победе, под самый канун рождества, потоки расплавленной меди сложились в такие слова:
