«поможет».
Как меня забодал этот Лукин... Ему мало власти. Ему нужно одержать последнюю перед пенсией победу. Свалить Струге. А что меня валить? Я и так беззащитный. Просто честь имею и не отдаю ее никому. Вот это Лукина и бесит.
Вплоть до пятницы я вечерами штудировал дело, как учебник. Я всегда отношусь к процессу тщательно, с известной долей придирок к самому себе и своей памяти, независимо от того, какую категорию преступлений рассматриваю. А дело Малыгина – совершенно особый случай со всех сторон.
Есть вещи, которые я, как бывший следователь прокуратуры, замечаю мгновенно. Почему схема места дорожно-транспортного происшествия составлена так, что прочесть ее содержание не в силах не только я, но специалист? Я уверен, вызови я сейчас первого попавшегося гаишника с полосатой палкой, он зависнет над этой схемой в таком напряжении, что на нее через полчаса закапает слюна. Следователь так волновался, глядя на трупы на дороге, что у него дрожали руки и из головы вылетели все практические наработки? Что-то не верится в это. При данном виде происшествия это все равно что забыть допросить свидетелей. Что явилось причиной такого сумасшедшего маневра Малыгина? Алкогольное опьянение – раз. Но это не исчерпывающее объяснение. Если бы подсудимый ехал вдребезги пьяным со скоростью в десять километров в час, то ничего бы не случилось. Он превысил скорость до критической отметки. Это можно объяснить сильной степенью опьянения, но у меня не выходят из головы слова Малыгина-старшего о том, что его сына испугали. Но об испуге в деле ни слова.
Допрошенный в качестве гражданского истца Сериков И. А. утверждает, что двигался в крайнем правом ряду, как вдруг почувствовал удар сбоку, справа. Его «Мерседес» ударила машина, марку которой и фамилию водителя, сидевшего за ее рулем, он узнал впоследствии. А увидел он машину лишь после того, как она унеслась вперед и врезалась в толпу на остановке. Все звучит логично до тех пор, пока я не разворачиваю лист протокола, на котором Сериков И. А., племянник начальника областного ГУВД, описывает характер повреждений своего «мерса». Правое переднее крыло, правая передняя дверь, капот и правая передняя блок-фара. Такие повреждения должны быть не у «Мерседеса» Серикова, а у «Тойоты» Малыгина. Если «мерс» ударили сзади, то у него не может быть покалечен капот и фары.
Сериков лжет. Тем не менее его показания не опровергает пришедший в себя Малыгин.
Показания Баскова вообще как телеграмма. Ехал в правом ряду, ударили сбоку. Потом видел, как «Тойота» сбила на остановке людей. Претензии выставлю в порядке гражданского иска. Баста. Между тем в деле есть фотография «Лексуса», и если я не слепой и не кривой, то вижу на ней золотистый джип Баси с повреждениями в передней части. Опять в передней части! Что, и Сериков, и Басков ехали по проспекту Ломоносова на задней передаче?! Ведь только так можно объяснить характер повреждений их машин!
Идем дальше. В протоколах допросов Баскова и Серикова рукой следователя записана одна и та же фраза о том, как начиналась трагическая развязка аварии. «...В районе указателя поворота на улицу Серафимовича я почувствовал, как...» – и далее описывается, что они почувствовали. Зная следственную работу, я могу с уверенностью сказать, что многие нерадивые следователи, не желая подбирать лишние слова и с точностью до буквы фиксировать показания допрашиваемого, грешат одним недостатком. Это называется – стандартизация в ущерб работе. Им говорят: «Иванов меня шлепнул ладонью по лбу». Привыкший к стандартам и не удрученный пониманием важности слов следователь пишет: «Подозреваемый ударил меня рукой по голове». Очевидная разница в словах и тексте не в пользу подозреваемого. И он запишет так в десяти случаях, если факт «шлепа» подтвердят еще десять человек. Такие следователи не понимают, как они запутывают обстоятельства по делу.
Так же и здесь, с поворотом на улицу Серафимовича. Я, прожив в Тернове всю свою сознательную и мало сознательную жизнь, без участия сотрудников ГИБДД могу сказать, что от этого поворота до остановки не более семидесяти-восьмидесяти метров. Если бы Малыгин на своей «Тойоте» ударился о два автомобиля кряду, он потерял бы скорость и перевернулся. Как он мог раскрутить спидометр до ста сорока километров в час за семьдесят метров пути? И как этих столкновений не увидел ни один из присутствующих на остановке людей?
Сейчас, когда я смотрю на фотографию «Тойоты», из которой спасатели ножницами вырезали племянника начальника ГУВД, мне трудно судить о том, какие повреждения имелись на машине до того, как она врезалась в толпу.
Но одно я могу сказать точно. Не Малыгин бил Серикова и Баскова, а наоборот. Они били его машину. И происходило это не в «районе поворота на улицу Серафимовича», а гораздо раньше. Поэтому и нет свидетелей столкновений.
– А зачем? – спрашиваю я сам себя.
– Что? – не поняла Саша. Она сидит и смотрит пятничный выпуск вечерних новостей.
Я кидаю на стол карандаш и тру лицо руками. Жутко об этом думать, но, кажется, пора идти к окулисту. Если будет дана команда на приобретение очков, я сойду с ума. Не могу представить себя в очках, даже читающим. Бокс, постоянное чтение, компьютер... Вот составляющие ранней потери зрения. Но я не сдамся. В Новосибирске есть организация, созданная покойным Федоровым, которая делает волшебные вещи. Раз – и глаза отремонтированы.
– Саша, что может заставить двоих водителей, имеющих баснословно дорогие автомобили, бить их о другую машину?
Она даже не задумывается:
– Если обстоятельства дороже суммарной стоимости обеих машин.
Люблю четкие формулировки. Иначе юристу банка нельзя. У них слово на вес золота. «Обстоятельства дороже»... Назовем такими обстоятельствами жизнь Малыгина-младшего. Точнее – его смерть, которая окупит стоимость и «Мерседеса», и джипа «Лексус». Выходит, дешевле разбить обе машины стоимостью в полтора миллиона каждая, нежели позволить Артему Малыгину жить. Дороже обойдется.
Я дотянулся до телефонной трубки.
– Пащенко, кореш центровой, ответь на такой вопрос. Что может заставить водителя страшно дорогой машины сознательно бить ее о машину другого человека?
– Ненависть, Струге... – Прокурор тяжело и часто дышал, и я понял, почему он так ответил. Сейчас он, не задумываясь, разбил бы о меня самую дорогую в мире машину...
– Извиняюсь... – Я поспешил положить трубку.
Секунду думал, а потом снова набрал номер.
– Настя? – Скосив взгляд, я поймал удивленный взгляд жены. – Ты бы смогла вот так, просто так, разбить свою дорогую машину о чужую? – Прислушиваясь к тишине в трубке, уточнил: – Сознательно.
– Если только нужно было спасти близкого человека. Струге, Саша дома?
– Она тебе перезвонит. – Я отключился и почувствовал, как непроизвольно хмурится мой лоб.
Главного ответа я все еще не получил. Набираю номер служебного телефона Александра Владимировича Земцова – начальника отдела городского УБОПа. С ним я уже давно знаком.
– А когда это было? – задумывается Зема, проявляя чудеса оперативной смекалки. Умение отвечать на вопрос так, чтобы вытянуть максимум необходимой информации, является неотъемлемой чертой его характера. Служба обязывает.
– Колись лучше по-хорошему...
Прежде чем «расколоться», Земцов думает. Он вообще никогда ничего не делает и не говорит, хорошенько перед этим не подумав. Недостаток, которого сейчас лишены все молодые сотрудники милиции. Когда молчание в трубке начинает меня напрягать, я нервно вздыхаю. Зема торопится и выдает мне все уже предложенные на сегодня варианты. Но добавляет еще одно, которое никто из предшествующих не упоминал, хотя я этого ждал. «Или ради общего дела, Палыч», – сказал Александр Земцов.
Вот оно! Получается, не один я так думаю. Значит, это не надуманная мною причина. Разбить две дорогие машины о третью можно, оказывается, ради одного большого, общего дела. Дела, которое гораздо дороже железяк с колесами.
Но на сегодня хватит. У меня уже синие маячки перед глазами. Как «мигалки» на машине Пащенко. Первый признак утомления и того, что нужно всерьез заняться своим здоровьем. Интересно, прокурор еще дышит или уже перестал? Посмотрев на часы, я пришел к мнению, что перестал. Под раздраженный взгляд Саши делаю контрольный звонок.
– Да, Струге!!
