на воде писано? Сегодня сватают. Завтра разведут. Послезавтра забудут. Тут немец этот еще, со своим контрактом...
– Банальное ограбление отрабатывал?
– А что тут отрабатывать? – Дождавшись бармена, Вадим принял с подноса два бокала и разместил на столе. – Чемодан распахнут, вещи выброшены. На трупе костюм, у которого вывернуты все карманы. Постель перевернута, шкаф распахнут... Портмоне пустое, рядом валяется, денег нет, пол номера щедро посыпан деловыми бумагами из папки.
– А к кому он так рвался в Тернов, чтобы подписать контракт?
Антон ожидал услышать неразборчивую кашу из предположений и междометий, равнозначную устойчивому словосочетанию «предстоит выяснить», однако, вопреки ожиданиям, Пащенко оторвался от бокала и как на духу выдал:
– Мариноха Леонид Алексеевич, бизнесмен средней руки, начинающий вползать в крупный бизнес путем строительства в Тернове сети автозаправок и гаштетов.
– Чего??
– Автозаправок.
– Это я понял. И еще чего?
– Гаштетов. Это такие легкие кабачки в Германии.
– Парня нужно порасспрашивать. – Пиво оказалось свежим, но не того сорта. Почувствовав разочарование, Струге догадался, что его настроение портится. В дурном расположении духа во всем лучшем он всегда безошибочно определял недостатки. – Быть может, именно подписание контракта, а точнее, обговаривание его условий могло послужить следствием такого недоразумения, как выстрел компаньону в лоб.
– Исключено, – отрезал прокурор. – У Маринохи железное алиби. В момент убийства этого Бауэра он находился с ментом из ГУВД.
– Даже так? – рассмеялся судья. – Нет алиби железнее на свете, чем быть в момент убийства на примете?
Пащенко поморщился. Два глотка пенистого пива оказали на него удручающее действие.
– Видишь ли, в чем дело... Мариноха встретил Бауэра, а тот сделал то же, что сделал ты. Он обратил внимание на то, что флаг на мэрии полощется не по теме. И сказал об этом вслух. А наш старательный бизнесмен отправился искать правду. Нашел он ее в ГУВД, в лице опера, занимающегося угонами, по фамилии Эйхель. Все время, вплоть до гостиницы, он был с ним. Выходит, Мариноха тут не при делах. Да и зачем ему убивать человека, который приехал его обогатить?
– Экспертиза показывает, что Мариноха не мог убить немца ни до встречи с ментом, ни после? – безошибочно предположил Струге. Было бы глупо надеяться на то, что Пащенко, заводя этот разговор, это не установил.
– Да. В Бауэра выстрелили в период с одиннадцати до двенадцати часов, а Мариноха не выходил из поля зрения Эйхеля с десяти до четырнадцати. Такие дела...
Никто из служащих гостиницы ничего, конечно, не видел и не слышал.
– Ты представь, Струге, какой неслыханный маразм получается! Двое пьяных слесарей повесили флаг вверх ногами, а виновным оказался я! Не окажись Мариноха таким настойчивым, он приехал бы к Бауэру еще в одиннадцать. Они собирались пообедать и сходить в баню. – По всему было видно – еще немного, и в смерти немца Пащенко начнет обвинять самого себя. – Кому сказать, что смерть подданного Германии произошла по причине незнания гражданами России расцветки флага своей страны, – засмеют. А ничего смешного нет.
– Ладно, не напрягайся, – успокоил друга Струге и надел темные очки. – Немца убили, потому что хотели убить. И это все равно случилось бы. Так что слесари тут не при делах. Разница лишь в том, что тебе теперь доподлинно известно, что его компаньон этого не делал. Это уже немало. Одним словом, собирайся и пошли. Сейчас Сашка домой придет, и будет очень удивлена фактом того, что мой портфель уже дома, а я до дома еще не дошел. Через три дня у меня отпуск. А это тоже немало. Если Сашка не утащит сразу к матери... Да, кстати, коль скоро заговорили о родственниках! В Германию о смерти Бауэра уже сообщили?
– Сообщили. – Прокурор произнес это таким тоном, что Струге догадался – была бы воля Пащенко – закопали бы по-тихому...
Глава 2
Март 2003 года...
Николай Иванович Полетаев принадлежал к той категории людей от бизнеса, которые в этой жизни уже состоялись. Состоялись, как счета в банках, как успевший осесть после строительства и прочно укрепить свой фундамент его трехэтажный особняк на окраине города, и все прочее, что является непременными атрибутами преуспевающей жизни. Таких людей, как Николай Иванович, редко мучит бессонница, и не потому, что он уплатил все налоги, а по другой причине. Не опасаясь пагубных последствий, он волочил за собой длинный хвост своих жиганских связей. Полетаев имел в миру прозвище Пролет, хотя в том кругу, в котором он вращался, более уместно употребить слово не «прозвище», а «погоняло».
Да, Николай Иванович был преступником. В самом ясном и четком понимании этого определения. Он уже давно не подавал в суд исковые заявления по защите чести и достоинства по этому поводу, хотя еще семь лет назад распылял в зале судебного заседания волны гнева и метал молнии по факту каверзных нападок на его персону со стороны различных организаций. Этими организациями сначала была редакция газеты «Вечерний Тернов», а потом – отдел по борьбе с экономическими преступлениями ГУВД Терновской области. Первая структура, заметив, что правоохранительные органы никак не реагируют на факты совершенно незаконного обогащения Полетаева, выпустила в свет статью под омерзительным названием «Оборотенный капитал на службе строителей воздушных замков». Не заинтересовать своим названием, где явственно усматривалась грамматическая ошибка, статья не могла. То, что никакой ошибки в названии нет, благодарный терновский читатель уяснял так же быстро, как понимал, что фамилия Глазов под текстом – не более чем псевдоним. Ни один нормальный человек, желающий прожить долго и умереть своей смертью в присутствии близких людей, ни за какие гонорары не станет писать того, на что поднялось перо этого Глазова. Он, ничтоже сумняшеся, рассуждал о том, как в полнолуние, новолуние и даже при ярком солнце отдельные оборотни обрастают капиталом, как шерстью. Далее читатель мог узнать, что для распознавания оборотня, читай – упыря, вовсе не нужно прыскать на него святой водой, давать нюхать чеснок или рассматривать его отражение в зеркале. Гораздо легче приехать в организацию под вывеской с ни к чему не обязывающим названием «Сибстройтрест» и постучать в кабинет президента. Секретарь вас впустит, и вы сможете лицезреть самого настоящего оборотня. Журналист Глазов утверждал, что перед тем, как войти в приемную Полетаева, обязательно нужно постучать, ибо если вы этого не сделаете, то испортите себе настроение на весь год. Вполне возможно, что владелец «оборотенного капитала» будет сидеть на столе и выкусывать между своими мохнатыми пальцами прицепившиеся к шерсти репьи.
Надо сказать, что статья была написана в виде фельетона, где преобладал английский юмор со свойственными этому жанру тонкими намеками на весьма распухшие обстоятельства. Автор раскрывал схему того, как можно очень долго быть вором и при этом не иметь перед собой обязательства хотя бы пару лет посвятить общению с простыми людьми в простой колонии общего режима. Николай Иванович строил дома, заключал инвестиционные договоры и обеспечивал людей жильем. Вроде бы гуманнее этой профессии может быть только труд врача или учителя... Однако Глазов «засунул свою пятачину (как сдуру заявил на первом процессе Полетаев, явившийся без адвоката) туда, куда собака не сует свой...». В общем, подонок этот Глазов. Он усмотрел в схеме инвестирования и обратной отдачи нечто, что являлось (как потом утверждал на том же первом процессе прокурор) самым настоящим составом преступления. Николай Иванович нанимал для строительства фирму, после чего отправлял инвесторов вкладывать инвестиции именно на ее счет. Подрядчика, так сказать... Плохо, правда, что никто из инвесторов не знал, что «подрядчик» – не что иное, как образованная самим же Николаем Ивановичем организация. Директором там числился... Да кто интересовался, что директором там числился Фрол Макеевич Вафельников, спокойно доживающий свой девяносто шестой год рождения в глухом сибирском селении? Фрол Макеевич все знал о своей жизни. Как царя расстреливали – помнил, как в НКВД «стучал» – помнил, как Вену брал – тоже помнил, но вот тот эпизод, как он на протяжении пяти последних лет строил дома и продавал квартиры
