Наживка для крокодила

Не прошло еще и половины дня, а уже появилась некая отправная база. Правда, пока я владел косвенной информацией. Но именно эта информация может впоследствии оказаться решающей. У меня было то, чего не имеют опера городского УВД, которые, как я понял, тоже рьяно взялись за дело Тена. Если происходит, к примеру, убийство слесаря ЖЭУ, эти парни даже седалище не оторвут от стульев. Когда же дырявят голову депутату или известному бизнесмену, тогда только успевай от них отмахиваться. Убийство слесаря – событие малозначимое. Об этом не станет трубить пресса, поэтому ходом расследования будет интересоваться лишь прокурор в рамках предоставленных ему полномочий. Другое дело – фигурировать в средствах массовой информации как сыщик, раскрывший громкое преступление. Поскольку эхо выстрелов, сразивших Тена, уже докатилось до СМИ, я нисколько не удивился, когда ко мне в кабинет без стука вошли двое. В отличие от таких оперов, как я, они носят кожаные папки и имеют чересчур серьезные лица.

– Приветствуем, – «приветствовал» меня один из всех. – Что по делу Тена?

Это знаете, как в американских боевиках. Помните? На место убийства прибывают серьезные парни и заявляют:

– Теперь мы здесь главные. Докладывайте все, что знаете, и отваливайте в сторону. Теперь вы будете только мешаться.

Это – ФБР. У нас ФБР нет, но у нас есть другие. Более хитрые. Они попросят доложить обстановку и предложат сотрудничество. Но я этих «партнеров» хорошо знал. Кроме склада ума, от меня они отличались еще и тем, что имели автомобиль. Пока я буду шагами замерять расстояние, они быстренько проскочат по моим явкам и доложат о проделанной работе себе в Главк. А в конце дня опять подскочат и опять предложат сотрудничество. И так до того момента, пока я не выведу их на злодея. Вечером можно смело смотреть ТВ. На экране корреспондент будет рассказывать о расторопности розыскников. Тех, кто мне уже надоел за эти дни. И поздравлять их с успехами в деле очистки города от криминального элемента. Плавали, знаем.

Поэтому, когда передо мной предстали двое знакомых из ГУВД, я отправил их к следователю прокуратуры Юре Вязьмину. Через полчаса общения с ним они вообще забудут фабулу дела и начнут спрашивать друг у друга:

– Так кого же все-таки Тен «замочил»?

Двое, заметно скиснув, исчезли. Видимо, их успели предупредить в Главке об опасности, которую представлял следователь прокуратуры Центрального района Вязьмин. Вместо них появился Валерка Жмаев.

Я вскинул на него взгляд… Валера был белее школьного мела.

– Ты Гольцова куда-нибудь посылал?..

Воздух перестал поступать в мои легкие.

– Ты посылал куда-нибудь Гольцова?! – кричал он мне в лицо, а я видел лишь вздувшуюся вену на его шее…

– Андрюха, ты посылал?..

– Где Леха?! Где он, мать твою?!

Отлетевший за мою спину стул громко загремел по полу. Он упал на том месте, где еще недавно катался Веня…

– Андрюха, Лешку порезали…

– Где? – глухо спросил я, не слыша самого себя. Я прекрасно знал, где порезали Леху. Я понял это сразу, едва увидел белое лицо Валерки…

– Стофато, одиннадцать. Во втором подъезде.

Квартира двадцать семь. Жмаев этого еще не знает, но это знаю я.

Я выбежал из райотдела. Ветер хлестал меня, как подлеца, по щекам. Он плевал мне в лицо острыми иголками колючего снега и выл в уши…

У самой больницы мне пришлось остановиться. Я не в силах был больше бежать. Окинув взглядом двор, увидел полуразрушенную лавочку. Приложив последние усилия, я заставил себя сделать еще несколько шагов на непослушных ногах.

Леша. Леша… Будь я проклят…

Отдышавшись, я наконец смог намотать на шею шарф и застегнуть куртку. Кажется, прошло. Все, Горский, успокойся… Начни мыслить рационально…

Подходя к двери больницы, я понял, что не может быть никакой рациональности, пока я не увижу своего опера. До тех пор пока я не взгляну ему в лицо, я не смогу вообще мыслить. Передо мной стояло лицо Гольцова. Он смотрит на меня своими серыми глазами и говорит: «Андрей, я был на Стофато, похоже, что там дело нечисто, раз меня ударили два раза ножом в шею».

Я тряхнул головой, открыл глаза, а Леша продолжил: «Ты прости, Андрей, что я тебе не могу сказать, кто это сделал»…

«Мне очень больно, Андрей… Мне так больно, что хочется разреветься. Но я и этого не могу. Ты прости»…

– Он в операционной, – сообщила мне медсестра. Дура набитая, да где же ему еще сейчас быть?! Разве я ее об этом спрашивал?!

– Вы сумасшедший, – произнесла она, отшатнувшись. – Я скажу главврачу, чтобы он вас попросил уйти из отделения.

– Извините… Я не хотел вас обидеть. – Я взял ее за рукав хрустящего халата, пахнущего процедурной. – Это мой друг. У меня он, наверное, единственный друг.

Я сжимал в кулаке ее рукав, и не знал, как спросить о том, будет Лешка жить или нет. Первый раз я не знал, как спросить человека, чтобы он не имел возможности мне солгать. Я боялся спросить. Отвратительное, физическое чувство страха поселилось внутри меня.

– Отпустите мой рукав, – попросила девушка. – На нас смотрят. Вы похожи на ревнивого мужа медсестры, который пришел на работу к жене для выяснения отношений.

Глупость, которая меня отрезвила. Способность мыслить не вернулась, но прошел шок.

– Пойдемте со мной.

На этот раз под руку был взят я.

Зачем я пошел, не знаю, однако через мгновение медсестра ввела меня в дверь напротив операционной и усадила на кушетку.

Запах валокордина. Это мне знакомо. Придется выпить, иначе она может на самом деле вызвать главврача, а тот с нами, ментами, не церемонится. Дело в том, что он вообще ни с кем не церемонится. Вылечу из отделения, как пробка из бутылки…

Сколько прошло времени?..

Я приоткрыл глаза и оторвал затылок от стены. Валокордин ли то был?

Увидев приоткрытую дверь в операционную, я очнулся окончательно. Неужели Лешку увезли? Куда?!

Два шага – и я у палаты.

– Да сядьте вы в конце концов! Что вы прыгаете, как заведенный?

– Где Леха?!

– У вас что, амнезия? – Девушка держала в руке металлический пенал с инструментами. – Я же минуту назад говорила вам, что он на операции!

Все, что тогда умещалось у меня в голове, – Гольцову будут делать операцию не меньше трех часов. А я, оказывается, только что пришел.

Дверь прикрыли, и мне осталось лишь считать квадратики на рифленом стекле. Я сидел на кушетке перед операционной, а мой друг Гольцов лежал обнаженный на столе в палате, и в его шее копошились руки, блестящие от крови. Кровь блестела на резине, издевательски напоминая о том, что во благо это делается или нет – она все равно будет блестеть одинаково весело и живо…

Я снова закрыл глаза.

Тот вечер был самым длинным в моей жизни. Я не забуду его никогда, как никогда не забуду Лешку.

– Мы пойдем домой или нет, Гольцов? – спросил я, смеясь.

Алексей сидел напротив меня на столе и рассказывал о том, как борется с алкоголизмом