Чтобы в своей голове не возвращаться бесконечно к главной потере в ее жизни. Чтобы не искать выходы из ситуации, которая однажды уже свершилась, и которую нельзя было изменить, даже пройдя через все круги ада.
Эта ситуация сама была адом.
Но Перл даже не осознавала, не отдавала себе отчета в том, сколько жизненных сил уходит у нее на практику «не-воспоминания». Она просто загоняла свою боль так глубоко внутрь, что при желании уже и сама не смогла бы дотянуться. Не смогла бы в полной мере ощутить, что же она чувствует на самом деле. Не смогла бы высказать хоть кому-нибудь все то, что накопилось у нее в душе, весь этот тяжкий груз, что волочился за ней долгие годы.
Никто не был виноват в том, что в последний уик-энд того августа «фольксваген пассат», принадлежавший ее отцу, перевернулся несколько раз и стал последним прибежищем ее семьи, ее обожаемой, горячо любимой семьи.
Перл даже не отдавала себе отчета в том, что подсознательно решила для себя – жизнь на самом деле кончена.
Если бы ей об этом вдруг кто-нибудь сказал, Перл сильно удивилась бы. Но в действительности дела обстояли именно так.
По крайней мере, Перл вела отнюдь не такую жизнь, какую полагалось бы вести девушке ее возраста, ее возможностей, обладающей ее внешними данными, энергией юности и впечатляющим потенциалом.
По большому счету, это жила и существовала не сама Перл – подобный образ жизни скорее подошел бы ее тени. Но сознавал ли это хоть кто-нибудь, имеющий возможность общаться с нею и наблюдать за ней? А Перл даже и не помышляла задуматься о чем-то таком, о своем существовании, о грядущем будущем.
Что же было дальше?
Дальше был месяц почти зряшных размышлений, пассивного отдыха, перебирания вариантов.
Перл все-таки скопила кое-какую сумму. Эта сумма, за которую впоследствии она не раз благодарила небеса, позволила ей просуществовать какое-то время не сказать чтоб безбедно, но на омлет с апельсиновым соком к завтраку хватало.
Омлет меланхолично поедался в затрапезной двухкомнатной квартирке, которую Перл сняла на несколько месяцев, внеся хозяину задаток из остатка денег. Квартирка располагалась неподалеку от центра, и, на удивление, во дворе дома даже наличествовала кое-какая зелень.
Поскольку Перл все равно особо делать было нечего, она постепенно превратила квартирку в маленькое и уютное прибежище одинокой девушки. Она не задумывалась о том, что жилье это всего лишь временное, съемное, и однажды настанет время паковать чемоданы и съезжать, двигаясь дальше по жизни. Нет, она просто вложила в эту пару комнаток с прямоугольной кухней и крошечной ванной всю душу.
Для начала она отмыла полы, отчистила имеющуюся мебель – диван, стулья с мягкими спинками, стеллаж. Отмыла даже полки, на которых за стеклом должны были бы стоять безделушки, а вместо них лежали пачки журналов типа «Пентхаус». Немного поразмыслив, Перл упаковала журналы в большие картонные коробки, аккуратно заклеила скотчем и поставила в пустующую нишу, которую тоже как следует вымыла. Некоторые из вещей хозяина тоже были бережно, но решительно убраны в эту самую нишу.
Дальше Перл покрасила ванную, сменила сиденье с крышкой на унитаз, купила роскошную клеенчатую занавеску для душа и почувствовала себя почти как дома, без боязни ступить своими маленькими белыми ножками с безупречным педикюром на какую-нибудь пыль, грязь, плесень и тому подобное безобразие.
Дальше была вечная «Икея» – а куда от нее деваться? По крайней мере, девушке, у которой отсутствовал регулярный ежемесячный доход, превышающий заветную тысячу долларов.
Все же Перл удалось совместить разумность в своих тратах со вкусом и не изменяющим ей чувством стиля. Глубокие и мелкие кремовые тарелки (она, конечно, не рассчитывала принимать гостей, но не могла же Перл ограничиться двумя тарелками – для себя одной), набор расписанных красными тюльпанами голландских кружек, увесистых, основательных, почти квадратных, стройными рядами уместились на простенькой жестяной сушилке в кухне.
Самый простой, но не самый дешевый шерстяной плед в крупную красно-белую клетку застелил тахту в гостиной. Перл протерла от пыли небольшой телевизор «Сони» и приставку для дисков, сложила рядом стопочкой несколько драм и приключенческих комедий, и почувствовала себя совсем хорошо.
Когда она огляделась вокруг и поняла, что, кроме огромного платяного шкафа, ей больше не о чем мечтать (во всяком случае, не в этой квартире), Перл стала выходить из дому и проводить время в интернет-кафе. Хозяин не озаботился тем, чтобы дома появился интернет, предоставляя заниматься этим важным делом своим жильцам, но Перл и так уже порядком потратилась. К тому же начинать пришлось бы с покупки компьютера… Перл решила, что она прекрасно отдохнет от компьютеров, с которыми плотно общалась на протяжение всей учебы в университете.
Посидев немного в различных интернет-кафе, выпив при этом немало кофе, посетив несколько утомительных собеседований в однотипных конторах, Перл наконец вышла на работу администратором в косметическом центре.
Это был узкопрофильный центр, не поражающий широтой спектра предоставляемых услуг. Маникюр, педикюр, эпиляция разных видов, диагностика и лечение кожи. Ну, и так далее. А обязанности Перл были крайне просты – следить за расписанием врачей, вписывать в таблицы посещений новые визиты пациентов, подсчитывать сумму, которую пациент должен заплатить по результатам посещения центра. Ничего нового день за днем, одни и те же нехитрые операции. Звонки, ответы на вопросы, предоставление сведений о ценах по прайсу, короткие контакты с врачами, косметологами и маникюристками. Лица клиентов, конечно, различались, но под конец смены сливались для Перл в одно абстрактное лицо.
Поскольку косметический центр работал с одиннадцати утра до девяти вечера (Что? Обед, вы говорите? Нет, подождать придется до вечера…), то администраторы заступали на смену по очереди, сменяясь через день.
Своим спокойствием, своей невозмутимостью Перл довольно быстро расположила к себе начальство косметического центра. К ее работе не придирались понапрасну, а ее голос, словно убаюкивающий, обволакивал и усмирял недовольных клиентов. Выглядела Перл всегда аккуратно и ухоженно, поэтому для салона она была своего рода «визитной карточкой» – кто же мог подумать, что она никогда не прибегала к услугам своих коллег, маникюристок и косметологов?.. Как бы то ни было, она была еще и отличной рекламой салону.
И никто даже и не догадывался о том, что невозмутимость и выдержанность Перл на самом деле являются следствием ее внутреннего состояния, что ее мягкость и уравновешенность скорее говорят об отсутствии жизни, отсутствии подлинных желаний и ярких страстей в опустошенной душе.
Такой ее однажды и увидел Роджер в холле парикмахерской.
Перл получила премию, посидела вечером в баре над коктейлем дайкири, отоспалась и на следующий день – а у нее был выходной – от нечего делать отправилась стричься.
Собственно говоря, она всего лишь собиралась подровнять концы волос. Возможно, сделать маску, ну, и что там еще посоветовал бы ей ее мастер?
Перл стриглась у этого мастера вот уже несколько лет и не хотела искать никого другого. Поэтому когда мастер перешел на работу в другой, гораздо более дорогой салон, она всего лишь стала стричься реже, но своим привычкам и склонностям изменять не желала.
Когда к ней стал вдруг клеиться прямо в очереди незнакомый мужчина (впрочем, достаточно представительный и импозантный!), Перл наговорила ему какой-то чепухи, наплела ерунды, наболтала пригоршню всяких пустяков. Но, пока говорила, успела и сама поверить в свои слова. Разве не стоило ей начать жизнь с чистого листа, перевернуть все устои, дышать полной грудью? Недавних событий, которые грозили наложить отпечаток на всю ее жизнь, конечно, не было. Перл только потом догадалась, какое событие подразумевалось по умолчанию. Еще немного – и подошла бы ее очередь занять место в кресле парикмахера, и она велела бы Тони обрезать ее роскошные темные пряди так, чтобы они едва достигали подбородка, если не короче…
Но Роджер чуть ли не насильно вытащил ее из салона, повез ужинать, разговорил, растормошил.
Безразличие Перл он счел тонкой, не всем доступной иронией. Ее легкую отстраненность, отчуждение, окрашенное в недоступный чужому взгляду оттенок горечи, он принял за непоколебимую уверенность в
