единиц десять, и у вас инсульт случится.
Кайнаков уже хотел спросить, а к чему это все нужно, как вдруг в трубке раздался какой-то писк, и женщина голосом торопящейся куда-то стюардессы сказала: «Сто вторая, слушаю вас».
– У меня систолическое давление, – сказал ей Кайнаков.
– Это хорошо, – ответила оператор.
– Но у меня высокое давление.
– Сколько?
– Сто семьдесят.
– А диастолическое?.
Кайнаков бросил в сторону Кряжина совершенно растерянный взгляд. Тот показал президенту сначала один палец, потом два.
– Сто двадцать.
– Называйте адрес.
Кайнаков назвал.
– Дверь на коде?
– Вас проводят.
– Двадцать двенадцать, – сообщила точное время оператор и вышла из связи.
– А зачем это все нужно? – спросил президент, укладывая трубку в гнезда.
Следователь щелкнул пальцами и пожевал губами.
– Затем, что сейчас я уложу вас в реанимационную палату городской клинической больницы. Мне нужно беспокойство и раздражение похитителей. А пока я вижу лишь вашу нервозность. Так в эти игры не играют, Кайнаков.
Президент забегал глазами по гостиной, что-то сообразил и заверещал:
– Черта с два! Это идет в разрез с планами бандитов! Я испорчу их план, и они убьют Колю! Вам плевать, это не ваш сын, а мне потом придется всю жизнь рассчитываться за ошибку следователя, возомнившего себя великим тактиком!.. Ваша роль короля шантажа меня не устраивает, господин Кряжин!..
Заметив в уголках рта президента белесую пенку, «важняк» понял, что пора давить.
Подойдя к президенту, он схватил его за воротник рубашки и рванул вверх. Тонкая итальянская сорочка, не рассчитанная ее автором Понти на подобное обращение, жалобно треснула и разошлась по швам.
– Колю убьют сразу же, как только вы выполните требования похитителей! Кайнаков, опомнитесь и придите в себя! Вы же умный человек, если в разоренной стране умеете добывать и продавать уголь! Выйдете из шока, вернитесь к расчету!
– Что вы хотите, чтобы я понял?! – вырываясь из хватки следователя, запричитал Кайнаков.
– Вы лично будете совершать многомиллионную противозаконную сделку, если знаете наверняка, что есть недоброжелатель, посвященный в технологию этой сделки и способный сообщить об этом властям?
Кайнаков сидел и снизу вверх смотрел на следователя безумными глазами.
– Ну… нет, если вам угодно! – прокричал он. – Нет, не буду!
– А теперь скажите мне, будут ли возвращать вам Колю те, кто его похитил, когда будут выполнены их условия? – Кряжин смотрел на президента сверху, как Самсон, пытающийся подмять под себя худого льва. – Девятилетний мальчик достаточно взрослый для того, чтобы сообщить милиции о приметах похитителей, вспомнить их имена, место, где его содержали, их разговоры, марки и номера машин. Санкции статьи, предусмотренные для данного вида преступления, предусматривают до двадцати лет лишения свободы, и преступники не могут этого не знать! Понимаете ли вы, доверчивый отец?!
Отбросив от себя Кайнакова, следователь дошел до своей выдохшейся газировки и выпил ее одним махом. Поставил стакан и уже совершенно спокойный развернулся к Альберту Артуровичу.
– А теперь как следует шевельните мозгами и ответьте мне: будут ли похитители возвращать вам сына после того, как вы решите их проблему?
Вернулся к креслу, положил руку на плечо почти умершего от горя отца и неожиданно для него улыбнулся.
– Я прямо сейчас могу назвать вам с десяток фамилий тех, кто за сотню способен вырезать подъезд. А вы говорите – уговорить Европейский суд… Я слышу звонок в дверь. С этого момента, Кайнаков, если сделаете что-то не по моему плану, я заберу свою папку и выйду из этой квартиры. Пусть за вас просили серьезные люди. Мне на это наплевать. Я с ними на фото не снимался и карпов не выуживал. Как, впрочем, и с вами.
Как ни странно, Кряжин не испытывал к потерпевшему никакой злости. В число его «клиентов» по похищениям, в силу особенностей направления работы Генеральной прокуратуры, попадали именно те, кто надеялся либо на свои деньги, либо на влияние у сильных мира сего. На способности же следователей, расследующих подобные преступления, они не реагировали вовсе, полагая, что, будь у тех в головах достаточно разума, они не «пахали бы на земле», а зарабатывали такие же деньги. И очень часто получалось так, что родственники похищенных, не понимая, что делают, губили жизнь своих близких, по собственной инициативе заводя следствие в тупик.
– Почему вы солгали мне утром, Кайнаков?
– Потому что я считал, что спасаю Колю.
– Сейчас так не считаете?
– Нет, – ответил президент.
– А почему, Кайнаков?
– Потому что вы убедили меня в том, что Коля не вернется домой в любом случае…
– Ну, ну, ну, не вернется… – рассматривая повлажневшие глаза президента, пробормотал Кряжин. – Главное, не врите больше, черт вас подери!
Глава пятая
Кряжин выглянул в окно.
Машина с операми тронулась следом за каретой «Скорой помощи», врач которой, молодой кардиолог, в таких же тонких, как и у следователя, очках в течение добрых десяти минут не мог понять, что происходит в квартире, откуда поступил вызов о сердечном приступе.
Когда он вошел со своим волшебным чемоданом, то увидел четырех людей разных возрастов – от двадцати пяти до сорока с небольшим, рассевшихся по периметру необъятной гостиной.
– Где больной? – спросил врач.
– Я больной, – сообщил растрепанный Кайнаков, рядом с которым стояла бутылка коньяка и пустой стакан. Бутылка, впрочем, была запечатана.
– Перестаньте шутить, – предупредил доктор и поставил чемодан на пол. Воткнул указательный палец в переносицу, поправляя очки, и еще раз попытался узнать, где сердечный.
– Видите ли, в чем дело… – по-лисьи начал Кряжин, перекидывая руку с распахнутым удостоверением через плечо очумевшего от такого панибратства кардиолога. – Пойдемте в кухню, там нам будет удобнее.
– А давление? – спрашивал врач всякий раз, когда следователь уже думал, что тот понял, о чем идет речь.
– Видите ли, в чем дело… – снова начинал Кряжин.
– А приступ?
Ему пришлось связаться со Смагиным, а тот с главным кардиологом Московской области. И молодой врач почему-то сразу понял, что нужно делать. Носилки с вконец убитым событиями Кайнаковым унесли вниз, а Кряжин еще раз объяснил врачу, что тот должен делать в случае чужого интереса к судьбе больного. Естественно, под угрозой уголовной ответственности, которая не могла наступить в любом случае. Однако врачу об этом было неизвестно.
Кайнаков трясся на кушетке, раздумывая о том, что дальнейшая жизнь потеряла всякий смысл, Саланцев с помощниками следовали за машиной в больницу, а Кряжин понимал ситуацию лучше всех. И сейчас, сидя напротив Ангелины Викторовны и смотря на ее дрожащую руку, вкладывающую в рот какую-то пилюлю, размышлял о том, выдержит ли ее натура предстоящие события.
