Саланцеву – съезди, мол, найди Ремизова – был продуктом наития, ничем не обоснованного. И сейчас этот вопрос, как загнанная фокстерьером лиса, рвался наружу, не в силах найти правильного выхода: зачем понадобилось убивать охранника, дежурившего в ночь перед похищением и сменившегося утром того дня, когда исчез сын Кайнакова? Ремизов информировал преступников о событиях в доме? Сообщил что-то телохранителю Димы, вследствие чего того до сих пор не могут найти? Одним из гостей в школе был Феликс, это ясно. Один из смертельно раненных на квартире Ремизова назвал то же имя.
Ремизова убрали как лицо, владеющее если не полным объемом информации, то какой-то важной ее частью. Есть какая-то связь между гибелью Ремизова и исчезновением телохранителя Димы. Но в чем она проявилась? Или могла проявиться?
Саланцев сообщил следователю и имя директора охранного предприятия, и его манеру общаться, упустив, разумеется, пару наиболее ярких тому доказательств. А также домашний адрес Арманова. И Кряжин, уже порядком измучив Дмитрича постоянными поездками, прибыл к дому на Шелепихинской набережной.
Арманов был дома, дверь открыл без лишних подозрений, представ перед следователем с полотенцем на голове и стаканом пузырящейся минералки в руке. Впрочем, вскоре выяснилось, что это не нарзан, а растворившийся в воде аспирин «Упса». Вид у директора был подавленный. День, судя по всему, у Константина Львовича не удался, и ему было совершенно безразлично, кому и в котором часу открывать дверь. Кряжин же, бросив взгляд на запястье, машинально отметил время: «Двадцать три ноль шесть».
Бультерьера пришлось закрыть в ванной комнате. Привыкнув к малорослому и тучному, он патологически не переваривал высоких и крепких. И всех остальных, кто чем-то не напоминает хозяина. Все время разговора разъяренный кобель скреб дверь, глухо рычал и колотил хвостом по чему-то гулкому. «По стиральной машине», – сразу понял Кряжин.
– Вы по Ремизову? – спросил Арманов, включая чайник.
– Скорее по поводу той части его жизни, которая не касалась выполнения служебных обязанностей.
– Что я могу сказать?.. Замкнутый человек, исполнительный. Такие в охране ценятся, – дал краткую характеристику Арманов.
Кряжин попросил директора поподробнее осветить жизнь Ремизова: «С кем он общался?», «Приходилось ли вызывать его для подмены заболевших охранников из других адресов?», – и слышал в ответ:
– А черт его знает, с кем он общался. А вот по адресам… Был случай, когда его с Широкой однажды вызывали. У меня человек в «Алых парусах» прихворнул, так Ремизову пришлось его подменить вне очереди. А что, Ремизов чего-нибудь натворил?
– Да, – казал Кряжин. – Он умер. После двух выстрелов в живот.
Арманов пошел в ванную мочить полотенце, на полпути вспомнил о чем-то, вернулся и освежил полотенце под кухонным краном. После этого сел и, уже сидя, вынул из холодильника бутылку водки. Пробормотал что-то вроде: «Эта порядочная сволочь Герцог вообще никаких команд не понимает, дерет всех подряд…», – и лишь после этого спросил:
– Как умер?
– Мучительно. Я, наверное, прикрою вашу лавочку, Арманов, – пообещал Кряжин, отодвигая от себя подставленную рюмку. – Охранники ваши погибают, телохранители пропадают без вести, вверенное им имущество расхищается. Завтра я пошлю в ГУВД представление с рекомендацией лишить вашу организацию лицензии.
– Послушайте, – взмолился Арманов, – как же так… Из-за одного негодяя…
– А почему он негодяй? – мгновенно врезался в речитатив следователь. – Быстрее, Арманов!
Тот отрешенно взмахнул рукой и, едва не плача, встал со стула.
– Я так и знал, что рано или поздно этот разговор состоится.
– Или вы разговариваете со мной быстро и четко, – предупредил, вспоминая предупреждение Саланцева, Кряжин, – или будете долго мять губы, но уже в СИЗО.
Последнее директора напугало больше, чем бег с опущенной головой к сейфу.
В последний месяц Ремизов часто был замечен в компании лиц сомнительных побуждений и наружности. Подъезжали к офису на синем «БМВ», вызывали охранника, курили с ним на улице, разговаривали долго и держались непринужденно. Арманов, заподозрив неладное, расспрашивал Ремизова, не вляпался ли тот в какую историю и не связаны ли приезды мутных типов с ее последствиями. Охранник всякий раз директора успокаивал, говорил, что это его знакомые, они вовсе не мутные, а занимаются бизнесом. Автомобильным. Поскольку Арманов не видел ни одного порядочного бизнесмена, который занялся бы автомобильным бизнесом и остался при этом жив, он вывел Ремизова из группы по охране складов компьютерной техники и поставил на пост, где Ремизов в дружбе со своими новыми товарищами не смог бы наделать дел.
– А уволить его нельзя было? – спросил Кряжин.
– Чтобы уволить, нужны основания, – отрезал Арманов. – У меня таких оснований не было. Он не употреблял спиртное, не прогуливал и даже не опаздывал. Тем более что он сам попросил меня перевести его на какой-нибудь пост ближе к дому. Самым ближним из тех, что был свободен, оказался дом в «Алых парусах».
После того как Ремизова перевели, приезд неприятных директору гостей прекратился.
– Или дружба закончилась, или встречаться стали в другом месте, – пояснил Арманов. – Но на всякий случай я проверил этих гостей через свои связи в ГУВД. По номеру машины. Владелец оказался добропорядочным человеком: это художник. Фамилия его, кажется, Власенков. А среди гостей Ремизова значился один под именем Феликс. Я дважды был свидетелем эпизодов их разговора и дважды слышал это имя. Но что-то еще сообщить для меня затруднительно, потому что всякий раз разговор прекращался.
«Месяц назад к Ремизову стали приезжать гости. Одного звали Феликс, – слушая директора, думал Кряжин. – Месяц же назад, со слов директора Гоффе, в школу устроилась на работу мадемуазель Вишон. Она не нажала кнопку тревожной сигнализации, когда могла это сделать. Саланцев стреляет в квартире двоих, и один перед смертью произносит имя «Феликс». «Убить Ремизова нас послал Феликс», – так нужно перевести упоминание этого имени в предсмертном признании».
– А где вы в случае необходимости обычно находили телохранителя Черникова?
– Диму? – переспросил Арманов и по памяти назвал два адреса.
Кряжин их старательно записал в истертый блокнот. Пора было прощаться.
– Мне сейчас становится боязно за вашу жизнь, Арманов, – признался, туша в пепельнице сигарету, следователь, хотя мысленно он только что произнес: «Этому не угрожает ничего. Если люди Феликса начнут «валить» всех, кто знаком с Ремизовым, то Москва-река станет красной и поднимется метра на три». Но вселить в директора лишнюю толику испуга не помешает – будет ближе держаться к следователю в случае непредвиденных обстоятельств.
Арманов уже открыл рот, чтобы спросить, почему, но не успел.
От звонка в дверь Арманов вздрогнул, а Кряжин напрягся. Только что высказанная мысль оказалась как нельзя к месту.
– Вы кого-то ждете, Константин Львович?
– Никого. Честное слово – никого, – забормотал директор. – Может, это женщина моя пришла?
Кряжин развел руками – мешать тесному общению он не собирался. Все, что он хотел узнать, он уже узнал.
Укладывая ручку и блокнот в карман, Кряжин услышал в прихожей: «Кто? Кто?? А-а…», – и щелчки открываемых замков.
Захотелось напоследок напиться, и следователь шагнул к крану.
И в тот момент, когда наполнил стакан, услышал резкий мат и звук удара. «Га-а!..» – жалобно крикнул директор, а Кряжин бесшумно поставил стакан на раковину.
Обычно в таких случаях принято говорить: «Его рука машинально скользнула за отворот пиджака». В данном случае все произошло иначе. Кряжин опять пожалел о том, что не имеет привычки носить с собой пистолет. Нет у него такой привычки! Нет…
Арманова били в коридоре жестко, словно он утром совершил омерзительный поступок, а уже вечером
