машине находится, возможно, один из самых опасных на данный момент преступников в Москве. А рядом с ним – беззащитный человек под его полным контролем.
– Дорога по Ленинградскому проспекту будет долгой, – предсказал Кряжин, следуя в первой машине, двигающейся за «Фордом» со скоростью траурной процессии. Водители, зажатые милицейским кордоном по обочинам, внимательно вглядывались в колонну и безуспешно пытались понять, что происходит. Иногда самые нетерпеливые выскакивали на проезжую часть, но к ним, визжа резиной, тут же подскакивала сине- белая машина с красным гербом на борту, и дерзкие водители замирали на месте.
Иногда «Форд» проявлял норов. Визжал тормозами и рвался то вправо, то влево. Своими повадками он напоминал ретивую лошадь, стремящуюся стряхнуть с себя продавщицу мороженого. В районе стадиона ЦСКА он смирился, стал вести себя спокойнее и вскоре двигался по дороге относительно ровно.
– Прижмись вправо! – говорил Немиров, который за час езды взмок до нитки. – Мать твою, детка!.. Зачем ты на него едешь?! Это трамвай!
Сесть за руль самому было нельзя. Это тут же поймут ребята сзади, и все закончится одним выстрелом в спину. Имея же относительную свободу, он постоянно пересаживался с сиденья на сиденье, и понять, где он находится, было невозможно. Понимал это и Кряжин, а потому сразу запретил применять оружие. Майор в своей машине твердил, что в Генеральной прокуратуре работают психи, что уже давно можно было снять подонка через оптику на Патриарших и не устраивать клоунады, и ему вторили остальные, не догадываясь об истинных причинах, не позволявших Кряжину отдать приказ о штурме машины.
Впервые Немиров связался по телефону со своим человеком, охранявшим похищенного сына олигарха, еще в киоске. Сказал, что нужно срочно связаться с Кайнаковым. Отключившись, тут же удалил из списка номер только что вызванного абонента. Немиров делал это машинально, не ставя перед собой каких-то специальных задач.
И через четырнадцать минут после этого разговора запиликала трубка Кряжина. Ангелина Викторовна Кайнакова кричала дурным голосом и умоляла следователя отпустить какого-то человека, какого именно – она не знала. Когда прошел первый поток эмоций, она задачу уточнила и просила Кряжина «не мешать передвигаться тому человеку, которого он окружил». Для исполнения своих требований она заявляла, что только что услышала дикий плач сына.
Кряжин распознал в поведении Немирова попытку затянуть время. Требовать, чтобы следователь увел с Патриарших прудов оцепление, по меньшей мере глупо. Никто на это не пойдет даже во имя спасения жизни мальчишки. Если бы подобные торги были хоть теоретически возможны, похитителям всегда не составляло бы труда доводить свои планы до конца. Понимал это и Немиров, а потому требовал только то, что, по его мнению, могло найти у следователя понимание.
Так колонна тронулась в путь.
Второй раз Немиров позвонил в дороге и через Кайнакову попросил своего человека передать его требование убрать с проспекта мчащуюся навстречу пожарную машину под проблесковыми маячками. «Форд» милиционеров проскочил вперед и прижал изумленных брандмейстеров к обочине.
И третий раз он набрал номер, чтобы передать последние инструкции.
До начала заседания Коллегии Европейского суда по правам человека по делу Устимцева осталось тринадцать часов.
Глава девятнадцатая
Ровно в половине первого ночи «Форд», исцарапанный дорожным ограждением и помятый не успевшими убраться с дороги машинами, въехал на территорию, прилегающую к терминалу Шереметьево- 1.
Подъездные пути к этому времени были зачищены милицией, а спящие на чемоданах пассажиры задержавшихся рейсов даже не представляли, что происходит за стеклянными стенами вокзала. Видели мигалки, слышали говор по громкоговорящей связи и лишь бурчали на предмет того, что «снова, видать, привезли таких, для кого погода всегда летная».
Дабы не будоражить и без того взволнованное московское население, а также не портить мнение о столице среди ее гостей, сопровождение помятого «Форда» во главе с Кряжиным сделали все возможное, чтобы милицейская иномарка прибыла к месту с минимальным ажиотажем.
И когда Немиров увидел самолет, он сразу связался по телефону с Кряжиным (на этот раз уже напрямую – теперь нет смысла играть в «сломанный телефон»).
– Иван Дмитриевич, – сказал он, – я понимаю, что вы в самолетах разбираетесь не так, чтобы очень. Но я велел вам выставить на полосу «Як-40». Вы так произнесли летунам название самолета, что они поняли: «Ан-2»?
– Олег Матвеевич, – поспешил объяснить следователь причину, заставившую выставить на бетон аэродрома летающий агрегат с баками, емкость которых была в десять раз меньше затребованного, – из «яков» здесь лишь служебный самолет мэра столицы. Вы, надеюсь, не думаете, что он дал бы вам его погонять?
– А вы, надеюсь, не думаете, что я собрался опылять шереметьевские угодья? – он подумал и спросил о парашютах. – Вы весь на виду, Кряжин, ей-богу. Хотите сбить меня ракетницей при подлете к Финляндии?
– Где Коля? И я выгоню на полосу «Су-27».
Немиров расхохотался.
– Мы с пилотом и моей подружкой там не поместимся. Или хотите, чтобы я и здесь усадил ее за руль? Пусть будет «кукурузник», Иван Дмитриевич, но это унизительно только для Генеральной прокуратуры.
Он не прерывал связь. Прижимал одной рукой к уху телефон, второй – пистолет к голове девушки. Так и вошли они в салон «Ан-2», тесно прижавшись друг к другу.
Командир отряда «Альфы» приблизился к следователю и сказал, что за пилота может сойти один из его сотрудников. Кряжин отрицательно покачал головой и велел ожидать приказа. Командир молча согласился. Он подчиняется тому, кто руководит операцией, а руководителем ее здесь был советник юстиции из Генпрокуратуры.
Пилоту Немиров велел раздеться до майки и несколько раз провернуться на месте под фонарями аэровокзала. Очень не хотел он, по-видимому, чтобы Кряжин пошел на поводу у спецов. В крайнем случае Немиров мог сделать все, что угодно.
Понимал это, сжимая телефон, и советник. Из всех, кто находился сейчас рядом с ним, лишь Саланцеву были известны причины перестраховки следователя. В руках Немирова заложник, освободить которого теоретически возможно. Практические шансы, как всегда, – пятьдесят на пятьдесят. И это не принцип действий. В бандитском плену оставался еще девятилетний ребенок. Однако даже этим можно бы пренебречь, сославшись на государственные интересы. Но именно эти интересы и запрещали Кряжину «делать отмашку» и запускать вперед «псов войны».
Основная сложность ситуации была не в этом. В случае международной огласки устремлений Трошникова, намечался скандал, которого ждут давно. Судебная реформа в России окончена – известие, которое вряд ли станет новостью для всех в мире. И сейчас было бы любопытно узнать, чем эти реформы закончились. «Дело Устимцева» могло стать лучшим показателем того, как теперь намерены работать в сфере правосудия власти России, и действия Трошникова – наглядное тому подтверждение. Если в ходе судебных разбирательств в Страсбурге Устимцев окажется прав, а представитель России теперь сделает все возможное, чтобы это произошло, международное правовое сообщество тут же поймет, на каких дрожжах замешивалось тесто для выпекания обвинительного заключения.
А признай в Европе Устимцева виновным, всем сразу станет ясно, что власти из дилеммы – спасение жизни ребенка и борьба с олигархом – выбрали второе, как наиболее важное. Сам Трошников после звонка Кряжина Генеральному уже не в силах повлиять на ситуацию. Но у него мощный коллектив единомышленников. Один заместитель Осинцев чего стоит, который, если верить информации, имеет не меньшее влияние в Европейском суде. И теперь, когда Трошников дезавуирован, устранен от суда, у Кряжина развязаны руки. Дабы не смущать похитителей, которые наблюдают за процессом и здесь, и во Франции, Ян Михайлович находится в больнице и недоступен для общения. Однако он мог дать добро тому же Осинцеву. И в этом вся проблема.
Понимает ли это кто-то из тех, кто сейчас стоит вокруг Кряжина и полагает, что «важняк» – псих? Да.
