«Беломор». Зарплата позволяла выбрать что-нибудь иное, но он хранил традиции молодости и считал, что «Беломор» – самое крутое и безопасное для здоровья курево. Зазвонил телефон, и он прижал его к уху. И был несказанно удивлен, когда Кряжин попросил обойти дом с восточной стороны и посмотреть вверх.
Дмитрич беспрекословно вышел из машины и быстро, не выходя из связи, как и было велено, обежал дом. О торчащей в зубах папиросе он забыл сразу же, едва увидел распахнутое окно на двадцать четвертом этаже, свисающий с подоконника парашют и пустующие лямки креплений.
– Где он вышел, Дмитрич? – спросил советник, выждав, пока старик собразит, что к чему.
– В четвертое по счету окно под вами.
Через минуту Кряжин в сопровождении охранника звонили в дверь квартиры, расположенной на девятнадцатом этаже дома Кайнаковых. Такого сочетания спортивных и интеллектуальных методик для реализации намеченных преступных планов ему не только никогда не приходилось видеть, но и даже слышать о них. А между тем сам Кряжин не далее, как четыре дня назад, получил информацию из Франции, в которой значилось, что Немиров умеет управлять легкими самолетами, а участники его команды на берегах Ниццы любят прыгать с парашютом. Из этого следовало, что наиболее ответственные роли в операции играли люди проверенные, из числа тех, кто работал с Немировым во Франции.
Кряжин стоял, ждал реакции на многократные звонки и восхищался умом Немирова и человека, организовавшего это преступление. Советник шел по следу банды, и с каждым новым задержанием появлялась надежда на то, что он взял организатора или, по меньшей мере, его соучастника. Был Феликс, и не прошло и часа, как стало ясно, что он такая же подставная фигура, как и его отморозки с улицы. Потому-то он еще и жив! Ибо верит в решение Европейского суда.
Немиров, который видился Кряжину руководителем всей компании по похищению сына Кайнакова и последующих торгов, убит. Но и не он главное действующее лицо в этой истории! Просто, в отличие от Феликса, он руководил группой профессионалов и был посвящен в святая святых. И за дверью сейчас находился последний из его подчиненных, приехавший из Ниццы, как наиболее подготовленный и способный.
Не настолько, однако, способный. Коля остался жив, и теперь ничто не остановит следователя перед тем, чтобы взять у похитителя показания. Впрочем, быть может, именно в этом и состоит профессионализм парашютиста. Он сможет заявить, что ребенка не убил сознательно, хотя и получил такие распоряжения. Читай – добровольно подарил ему жизнь вопреки планам руководителя операции. Без сомнения – выгодная позиция для последующего участия в суде в качестве подсудимого. Если, конечно, он там окажется – дверь открывать он и не собирался.
– Гражданин начальник (адреналин смыл с охранника недавно появившуюся на его шкурке пленку и он наконец-то заговорил родным для него языком). Это не та дверь. Это стальная дверь. Лично я не вижу толка хлестать ее так же, как мы это делали четырьмя этажами выше.
– А ты его убеди, – машинально бросил Кряжин, думая, как в кратчайшие сроки найти спасателей с «болгаркой» или просто добротный лом.
Охранник Альберта Артуровича задачу понял буквально. Закинув полы пиджака за спину и уперев в пояс руки, он громко заговорил. И Кряжин, уже вызвавший по телефону «спасателей», вынужден был признать, что звучали эти слова весьма убедительно. Кряжин бы так не смог.
Пнув для порядка дверь, как собаку, подвернувшуюся под ноги во время «конкретной» стрелки, охранник напомнил парашютисту, что слушает сейчас тот не «сявку из Мытищ», а «правильного пацана, заезжавшего к хозяину не раз и им ни разу же не обиженного»…
«Вот тебе и таинственные ароматы от Арманова», – подумал Кряжин.
…Что он, охранник, конечно, не рискнул бы так «блеснуть чешуей», выпрыгивая из окна, как его собеседник через дверь, но он безо всяких парашютов может организовать на тюрьме площадку приземления, на которую прыгун будет опускаться все время расследования вплоть до предъявления ему обвинительного заключения.
Охранник пообещал невидимому собеседнику не только «разбить рожу в любом случае», но еще и роль «двухвостки»[47] на тюрьме и в зоне, если тот тотчас не покажет себя с лучшей стороны и не выйдет без «железа».
«Стаж…» – молчаливо признал советник.
Охранник говорил, что не привык стоять вот так, перед запертой дверью. Это претит его внутренним убеждениям. Он не большой специалист в деле похищения людей, хотя – и такое прошлое – дело было, но уроки извлечены и выводы сделаны, но он глубоко уверен в том, что держать у порога порядочных людей вот так, затихарясь, как крыса, не по-человечески.
Если прыгун хочет хоть как-то сохранить лицо и не быть в зоне опущен по полной программе, то ему следует открыть дверь, получить два раза по морде за испуг, испытанный двумя уважаемыми людьми во время его удержания на весу, и признать, что он неправ. После этого охранник не гарантирует, что «важняк» в метре от него не забьет прыгуна ногами, ибо руки его расцарапаны до крови, но он, охранник, гарантирует, что на тюрьме и зоне прыгуна воспримут как нормального пацана.
Охранник сказал, что выдыхается, что его душевный порыв спасти моральный и физиологический облик прыгуна исчерпан, и, если тот не высунет свой «пятак» в щель через шестьдесят секунд, в дело вступит правосудие, как наименее пригодный способ для исправления худших черт характера.
– У меня нет оружия, – раздался из-за двери тихий голос, и Кряжин опешил.
– Если бы ты охранял девятилетнее дитя с «железом», пацан, – ответил охранник, сплюнув под дверь, – я бы тебя просто не понял. Отчиняй дверь, пока я решения не изменил. Я ведь не следователь Генеральной прокуратуры, два раза предлагать не стану!
К величайшему изумлению советника, дверь приоткрылась и на пороге возник тот самый, светловолосый, с ямочкой.
И он тут же, коротко хрюкнув, полетел внутрь квартиры, оказавшейся, по счастью, без хозяев.
– Гражданин следователь, вы будете? – поинтересовался охранник, разминая кисть едва не вывернутой руки.
– Что ты мне предлагаешь его, как бабу бродяга? – возмутился Кряжин.
Охранник напомнил, что обещал прыгуну два раза, и менять своего решения не намерен. Он правильный пацан и слово свое держит.
Вспомнив бледного, измученного Колю, следователь сказал, что осмотрит пока комнаты, и вышел вон. И вошел сразу же, как только услышал звук второго удара. Наручников у него не было, поэтому, вытянув из брюк светловолосого ремень, он «милицейской» петлей одним движением перехлестнул ему руки.
Спасатели и Саланцев прибыли почти одновременно. Вбежал в квартиру, пробежал через всю гостиную, не замечая троих людей, расположившихся на диване, и с ходу опустил перед следователем несколько листов бумаги, испещренных мелким шрифтом принтерной распечатки.
– Это ответы из Парижа и Ниццы. Я не совсем понимаю, что они сообщают. Какой Осинцев? При чем здесь Осинцев?
– Ты ни с кем не хочешь поздороваться? – глубоко затянувшись сигаретным дымом, советник посмотрел в глубь комнаты.
Сыщик сопроводил его взгляд, кивнул головой присутствующим и снова поинтересовался у Кряжина, кто такой Осинцев.
– С Колей поздоровайся, – велел Кряжин.
– Здравствуй, Коля, – сделав ударение на первом слове, сказал старший опер и растерянно посмотрел на следователя. Только тут он повернулся в сторону четы Кайнаковых, сидящей на диване. Между ними сидел мальчуган с огненно-рыжей шевелюрой.
– Коля? – уже совсем неприлично тихо повторил Саланцев.
– Мама, почему этот слон такой глупый? – терпению третьеклассника, по-видимому, пришел конец.
– Не сметь так!.. – вырвалось из Ангелины Викторовны, но она тут же взяла себя в руки и прижала голову сына к груди. – Это наши самые дорогие слоны… Самые лучшие в мире…
Саланцев расстроился. Пока он ездил с бумажками туда-сюда, все уже случилось.
– Ты молодец, Андрей Андреевич, – негромко, чтобы это касалось их одних, пробормотал Кряжин. Он уже успел просмотреть «бумажки» и понять их смысл. – Ты просто не представляешь, что сделал.
– А что я сделал? Я ничего не делал. Поработал за курьера между Генпрокурором и его
