хлорпромазином — ты станешь беспомощной, но не вырубишься.
Симона с трудом спросила:
— Зачем?
Но женщина уже крепко сжала ее руку и поволокла вдоль улицы. Она казалась необычайно сильной.
— Моя машина рядышком, — сказала она. — И теперь остается только сесть в нее; ты будешь на заднем сиденье, но я тебя привяжу; а еще я свяжу твои запястья и лодыжки, так что ты и шелохнуться не сможешь. И если кто-то спросит нас, прежде чем мы сядем в машину, я скажу, что тебе плохо, а я медсестра и везу тебя в больницу. Я ведь и в самом деле медсестра, так что, скорее всего, мне поверят. Вот, мы уже пришли. Давай залезай внутрь.
Симона надеялась, что кто-то пройдет мимо, и она сможет позвать на помощь, но машина женщины была в двух шагах, и в это время дня людей на улицах не бывает. Ее толкнули на заднее сиденье маленького «седана», и женщина склонилась над ней. Симона почувствовала, как что-то обвилось вокруг ее запястий — жгуты из жесткого пластика. Вроде тех, которые накладывают в больницах с табличкой с твоим именем. Она вспомнила, что женщина сказала, что она медсестра. Но все казалось таким далеким и словно в тумане, и Симона не знала, сколько времени прошло и на самом деле ли это все происходит. Может быть, это возвращение знакомого кошмара, и скоро она проснется.
— А теперь твои лодыжки, — сказала женщина, наклоняясь вниз. — Хорошо. Теперь пристяжной ремень. Я не хочу, чтобы нас остановила полиция, потому что мы не пристегнули ремни.
Она застегнула ремень вокруг Симоны, затем поднялась, закрыла заднюю дверь и села на место водителя. Симона пыталась вытянуть руки, но то, чем женщина уколола ее — хлорпромазин, так она сказала? — повергло ее в такую слабость, что она не могла и пальцем пошевелить.
— Даже не пытайся освободиться, Симона, — сказала женщина, взглянув на нее в зеркало. Ее глаза были похожи на маленькие жесткие камушки. — А, да, я знаю твое имя, — сказала она тише. — Я знаю о тебе многое, Симона. Я следила за тобой, и я ждала этой встречи долгие голы. Я знаю гораздо больше, чем ты можешь себе представить.
Она завела двигатель, и машина поехала.
— Куда — ты — везешь — меня? — Произносить каждое слово было так же трудно, как взобраться на гору, но Симоне удалось это.
— Нам предстоит долгий путь, Симона, — сказала женщина. — Сегодня мы отправляемся в Мортмэйн.
Сегодня утром мы пойдем в Мортмэйн, Флой и я.
Я была готова пойти туда прямо ночью, но Флой сказал (с убийственной мужской логикой!), что уже полночь — не самое подходящее время идти куда-то, а особенно в этот дом.
Так что я сдерживаю себя с терпением, на которое только способна последние семь или восемь часов, и смогла даже съесть маленький завтрак (чашка кофе и тост), и теперь я готова: надела сшитый на заказ костюм (коричневая саржа) и кремовую шелковую блузку. Понимаю, что эти записи об одежде кажутся легкомысленными, когда, может быть, очень скоро я увижу моих дорогих потерянных дочерей — спустя четырнадцать лет, но отказываюсь признать, что это недостойно внимания. Хотя бы потому, что описание одежды помогает заполнить время до выезда в Мортмэйн. Темный саржевый костюм, маленькая коричневая шляпка с бронзовой отделкой, ботинки на пуговицах, янтарные бусы и брошь, батистовый платок, опрысканный лавандой…
Я думаю, что боюсь больше, чем когда-либо в жизни, но я и виду не подам.
Окна моей спальни в гостинице (маленькая комната, но очень уютная и прекрасно меблированная) выходят на дорогу, и я открыла окно, прислушиваясь к звукам утра. Воздух в деревне всегда другой, чем в Лондоне, и я люблю осенние запахи — золотых, бронзовых и медных листьев, смешанный с мягким запахом дождя, и хризантем, и костра…
Внизу я слышу, как Флой договаривается насчет тележки и пони, которыми пользуются посетители гостиницы «У моста», и мы выедем в 10 утра. Через час или два произойдет самая важная и самая неожиданная встреча в моей жизни.
Глава 34
Вот уже три дня мы с Флоем в Западной Эферне. Мы начали поиск в первый же день, отправившись в Мортмэйн на пони с тележкой, и попросили кучера вернуться за нами в полдень. (Даже не подумала бы об этом, но Флой иногда проявляет неожиданную практичность.)
У нас не было точного плана; все, что мы собирались сделать, — это приехать туда, найти церковного сторожа и затем узнать у него, что стало с двумя близнецами, соединенными от рождения, которые были привезены сюда в первые недели 1900 года.
— Это было так давно, — сказала я с сомнением Флою, когда мы слезли с тележки и прошли первые метры по направлению к дому.
— Четырнадцать лет. Всего лишь точка на бесконечной прямой времени. Едва больше веса микрокосма, плавающего в море вечности. — Когда Флой столь беззаботно лиричен, он скрывает свои чувства. Я знаю, что он прячет их сейчас, его голос был нежен, но я видела, как глаза его блуждают по дому, до которого еще идти по дороге, и мне показалось, что его слегка передернуло.
Я надеялась, что Мортмэйн не будет таким зловещим, Как тогда, но я ошиблась. Мортмэйн заставлял и заставляет человека содрогаться. Все годы я помнила это место мрачным и темным, но сегодня было солнечно, и кроны Деревьев окутывала легкая дымка. Но от этого Мортмэйн смотрелся отнюдь не лучше, даже в солнечный день место было ужасным. Казалось, он олицетворял собой мрак ночи и не принимал дневной свет.
Мы молча шли по дороге, но когда мы приблизились, Флой сказал:
— Шарлотта, лучше возьми меня под руку, как будто мы женатая пара, хотя…
— Хотя лучше бы мы выглядели чужими, как люди, давно женатые, и вели себя так благовоспитанно, как если вовсе не были женаты?
Его губы тронула легкая улыбка.
— Ну и ну, кто-то занимался твоим воспитанием, пока меня не было. — Он помолчал, посмотрел на меня и сказал совсем другим голосом: — Готова, любовь моя?
Конечно, я не была готова и никогда не смогла бы быть готова к этой встрече, но когда Флой так смотрит на меня и так называет меня ласковым голосом, я проникаюсь чувством, что смогу переплыть океаны и покорить горы. И я сказала твердо:
— Да, я готова, — и с чувством, что погружаюсь в знакомый кошмар, я подошла к двери и стукнула молотком по старому, гулко отозвавшемуся дубу.
Нам открыла девушка какого-то испуганного вида, она нервно оглядела нас, сжимая края передника и неуклюже приседая, а затем удалилась, пятясь, чтобы позвать кого-то. Через несколько минут мы сидели в маленькой комнате напротив мужчины с маленькими глазками и отвисшим подбородком и женщины рядом с ним. Я вспомнила эту женщину, я видела ее в Женском цехе тогда — тот же крысий оскал и холодные глаза, — но я не была полностью уверена.
