схеме. — Значит, это все же состоится? Не могу поверить, что все это на самом деле.
— Ты говоришь об этом или о Капитане?
— И о том, и о другом. Мне кажется, они неразделимы. Одно зависит от другого, — она замолчала, а Силвест поднялся со своей циновки, перешел на постель и стал нежно ласкать лицо Паскаль, пробуждая давно похороненные воспоминания — те, которые он свято хранил все годы, проведенные в заключении на Ресургеме. Паскаль ответила на его ласку, и уже через мгновение они занимались любовью со всей страстью людей, находящихся на грани эпохального свершения и знающих, что такой момент может уже никогда не повториться, а потому каждая его минута драгоценна.
— Амарантяне уже ждали достаточно долго, — сказала Паскаль. — И тот бедняга, которому ты хочешь помочь, тоже. Нельзя ли нам отделаться от них всех?
— А зачем бы я стал это делать?
— Хотя бы потому, что мне не нравится, что с тобой происходит. Неужели ты не чувствуешь, что тебя силой заставляют заниматься всем этим? А на самом деле ни одно, ни другое не есть результат твоих собственных действий?
— Теперь уже поздно останавливаться.
— Нет! Не поздно, и ты это знаешь. Прикажи Саджаки немедленно повернуть вспять. Обещай, если хочешь, сделать для Капитана все, что в твоих силах, но я думаю, Саджаки и без того боится тебя и согласится на любые условия. Брось Цербер-Гадес, пока он не сделал с нами того же, что сделал с Алисией.
— Они не были подготовлены к атаке, а мы — будем. И это громадная разница. Фактически мы ударим первыми.
— Что бы ты там ни рассчитывал найти, оно все равно не окупит того риска, на который мы идем, — она сжала его лицо в своих ладонях. — Неужели ты не понимаешь, Дэн? Ты же уже победил! Ты доказал свою правоту. Ты получил то, чего добивался всю жизнь.
— Этого недостаточно.
Паскаль было холодно, но она осталась рядом с ним на постели, где Силвест то проваливался в неглубокую дрему, то выныривал из нее. Он давно уже забыл, что такое настоящий сон. Паскаль, конечно, права. И нечего этим амарантянам стаями носиться в его мозгу. Оставили бы его в покое хоть на одну ночь. А она хочет, чтобы он забыл их навсегда. Нет! Такого выбора у него просто нет. Тем более сейчас. Но даже мечта, чтобы они покинули его хоть на несколько часов, и то отнимала у него уйму сил — больше, чем у него есть. Его сны — это сны амарантян. И когда он просыпается, то часто за силуэтом своей спящей жены видит переплетенные крылья, злобно настороженные крылья, чего-то жаждущие крылья.
Ибо дело стремилось к своему началу.
— Ты почти ничего не почувствуешь, — сказал ей Триумвир Саджаки.
Триумвир говорил правду, во всяком случае — поначалу. Хоури не ощутила ничего, когда промывка мозгов началась, за исключением легкого давления шлема, который прочно сидел на ее выбритой голове, чтобы его сканирующие системы расположились с нужной точностью. Она слышала слабое пощелкивание и посвистывание, но не более того. Даже ощущения щекотки, которого она ждала, и то не было.
— Не вижу в этом необходимости, Триумвир.
Саджаки уточнял параметры поиска, набирая команды на гротескно устарелой консоли. Какие-то снимки частей мозга Хоури — моментальные снимки с низкой разрешающей способностью — вихрем вились вокруг него.
— Значит, тебе нечего опасаться, не так ли? Нечего, совсем нечего? Это просто та процедура, которую я обязан был проделать, когда тебя рекрутировали, Хоури. Конечно, моя коллега возражала…
— Так зачем же она нужна сейчас? Что я такого сделала, чтобы ты занялся этим?
— У нас, знаешь ли, настали критические времена. И я не могу допустить, чтобы в моей команде были люди, которым я бы не мог довериться во всем.
— Но если ты сожжешь мои имплантаты, я вообще никуда не буду годиться.
— О, тебе не следует уделять так много внимания дурацким сказкам Вольевой. Ей ведь просто хочется сохранить от моего проникновения свои маленькие профессиональные тайны — на тот случай, если я решу, что могу выполнять ее работу не хуже, чем она сама.
Имплантаты Хоури уже демонстрировались на экранах. Маленькие островки порядка в аморфном соусе нейронной структуры. Саджаки набрал новую команду, изображение на сканере сконцентрировалось на одном из имплантатов. Хоури почувствовала, как зачесалось в голове. Пласты структуры отпадали от имплантата, обнажая его сложное внутреннее строение в серии раздражающих увеличений, что походило на действия спутника-шпиона, висящего над городом и сначала прощупывающего округа, потом улицы, а потом архитектурные детали домов. Где-то в этой каше, спрятанные в незнакомую физиологическую форму, находились данные, из которых возникал образ Мадемуазель.
Много времени прошло с ее последнего визита. Тогда — в сердце той страшной бури на Ресургеме — Мадемуазель сказала Хоури, что умирает, потерпев поражение от Похитителя Солнц. Одержал ли Похититель Солнц окончательную победу, или продолжительное молчание Мадемуазель было лишь свидетельством, что она продолжает вкладывать последние силы в длительную войну? Нагорный сошел с ума, как только Похититель Солнц овладел его черепной коробкой. Предстоит ли то же самое Хоури, или в ее случае проникновение Похитителя Солнц происходит куда как медленнее? Может быть, и это была тревожная догадка, он кое-чему научился на ошибках с Нагорным? И сколько из всего этого станет очевидным для Саджаки, когда он кончит промывать ей мозги?
Саджаки забрал Хоури прямо из ее собственной каюты. С ним был и Хегази, игравший роль резерва. Сейчас этот Триумвир отсутствовал, но даже если бы Саджаки явился один, Хоури бы и в голову не пришло сопротивляться ему. Вольева в свое время предупредила ее, что Саджаки куда сильнее, чем кажется, и хотя Хоури была неплохо обучена приемам рукопашной схватки, она нисколько не сомневалась, что Саджаки легко победил бы ее.
Помещение, предназначенное для промывки мозгов, хранило атмосферу пыточной камеры. Комната была просто пропитана страхом. Когда-то — может, десятилетия назад — здесь произошло нечто столь жуткое, что следы этого не стерлись и по сию пору. Оборудование для промывки мозгов было таким старинным и таким громоздким, что ничего подобного Хоури на корабле еще не видела. Но даже если бы эта аппаратура и была немного модифицирована, она все равно была бы несравненно более отсталой, нежели то оборудование для промывки мозгов, которым пользовалась контрразведка в армии Хоури на Краю Неба. Аппаратура Саджаки принадлежала к тому роду, который оставляет после себя след из поврежденных нейронов, подобно наглому громиле, грабящему дом. Вряд ли эти приборы были намного совершеннее, чем те страшные разрушительные машины, которыми пользовался Кэл Силвест при сканировании своих Восьмидесяти. Вполне возможно, что оборудование Саджаки было еще хуже.
Но сейчас она была полностью в руках Саджаки. Он уже узнал что-то об ее имплантатах… выяснил особенности их структуры, прочел содержащуюся в них информацию. Зная все это, он может начать «траление» корковой зоны, извлекая из ее черепа сети нервной соединительной ткани. Хоури знала очень многое о промывке мозгов, благодаря знакомству с ребятами из разведки. Топология нервных связей определяла долговременную память и черты личности, связанные друг с другом и образующие почти нерасторжимое единство. И хотя оборудование Саджаки не блистало качеством, алгоритмы фильтрации памяти вполне могли оказаться адекватными. За несколько столетий была набрана статистика устройства памяти по выборке из более чем десяти миллиардов человек, найдена корреляция между строением нейронных связей и содержимым памяти. Одинаковые впечатления запоминались в одинаковых структурах, из которых как из кирпичиков строились более сложные воспоминания. Эти кирпичики никогда не были одинаковы у разных людей, за исключением очень редких случаев, но раскодирование их не представляло особых трудностей, поскольку природа никогда сильно не отклоняется с пути минимизации энергетических затрат для каждого конкретного решения. Статистические модели могли вполне надежно выделить подобные блоки, а затем закартировать соединения между ними, из которых, собственно, и состоит память. Все, что надо сделать Саджаки, это идентифицировать достаточное количество таких структурных «кирпичиков» и закартировать иерархические связи между ними, после чего напустить на них свои алгоритмы, которые должны разжевать эту схему. Тогда в Хоури не останется ничего такого, что не было бы
