— Думаю, из-за его имени. Он взял его из легенды о «Калеуче». Кагуэлла — это дельфин, спутник корабля-призрака. Это имя связывало Небесного с прошлым.
— Что ж, весьма любопытная гипотеза.
Я пожал плечами.
— Возможно. Но не более того. Поживете здесь подольше — услышите и не такое.
Она прибыла на Йеллоустоун недавно. Она была солдатом, как я — но попала сюда не ради выполнения миссии, а из-за ошибки чиновников.
— Как давно вы здесь, господин Мирабель?
— Шесть лет.
Я снова посмотрел в окно. Действительно, Город не слишком изменился, с тех пор как я покинул Убежище. Заросли Кэнопи напоминали поперечный срез легкого — или моток спутанной черной пряжи на фоне буроватой Москитной Сетки. Ходят разговоры, что в следующем году это место расчистят.
— Шесть лет — большой срок.
— Только не для меня.
Эти слова заставили меня вспомнить, как я пришел в себя в Убежище. Тогда я сам не заметил, как соскользнул за порог сознания — рана, которую нанес мне Таннер, вызвала большую потерю крови. Моя одежда была распорота, на рану нанесен слой бирюзовой целебной мази. Я лежал на кушетке, и за мной ухаживал один из тощих роботов-слуг.
Я был весь в синяках, и каждый вздох отзывался болью. Мой рот почему-то казался мне чужим.
— Таннер?
Это был голос Амелии. Она сидела рядом и сейчас склонилась надо мной. Я видел ее ангельское лицо — все как в тот день, когда меня оживили в обители Нищенствующих.
— Это не мое имя, — сказал я и вздрогнул: мой голос звучал абсолютно нормально, разве что был чуть хриплым от усталости. Мне казалось, что мои губы не приспособлены для столь тонких действий, как человеческая речь.
— Я знаю, — сказала Амелия. — Но это единственное имя, которое я знаю. Так что пока оставим как есть.
Я был слишком слаб, чтобы спорить, и даже не уверен, что мне этого хотелось.
— Вы спасли меня, — сказал я. — И я вам многим обязан.
— Если не ошибаюсь, вы сами себя спасли, — возразила она.
Комната, где мы находились, была гораздо меньше того зала, в котором погиб Рейвич.
Но ее освещал тот же золотисто-осенний свет, на стенах были такие же барельефы в виде математических формул — впрочем, как и повсюду в Убежище. Свет играл на кулоне в форме снежинки на шее Амелии.
— Что с вами случилось, Таннер? Что превратило вас в человека, способного на столь жестокое убийство?
Это могло показаться упреком — если бы упрек звучал в ее голосе. Но я понял, что она не винит меня. Кажется, Амелия признала: вовсе не обязательно я должен нести ответственность за ужасы из моего прошлого. В той же мере человек виновен в злодеяниях, которые совершил во сне.
— Я играл роль человека, который любил охоту, — сказал я.
— Тот, о ком вы говорили? Кагуэлла?
Я кивнул.
— Помимо всего прочего, ему модифицировали сетчатку глаза, использовав гены змеи. Он хотел охотиться в темноте, при этом быть на равных с добычей. Я думал, что этим все ограничилось. Но я ошибался.
— Но вы этого не знали?
— До определенного момента — не знал. В отличие от Рейвича. Ему было известно про ядовитые железы Кагуэллы и способ, которым можно было доставить яд по назначению. Наверно, ему об этом сказали ультра.
— И он пытался дать вам подсказку?
Я качнул головой, не отрывая ее от подушки.
— Может быть, ему хотелось, чтобы один из нас пережил другого. Надеюсь, он сделал правильный выбор.
— А ты сомневаешься? — спросила Зебра.
Я с трудом оглянулся — и увидел, что она стоит по другую сторону постели.
— Значит, Рейвич сказал правду, — пробормотал я. — Когда стрелял. Вас просто усыпили.
— Он был не самым скверным человеком, — сказала Зебра. — Не хотел, чтобы кому-то причинили боль — кроме человека, который лишил его семьи.
— Но я все еще жив. Значит, он проиграл?
Зебра медленно покачала головой. Она вся сияла в потоках золотистого света. И я понял, что мучительно желаю ее, хотя мы не раз предавали друг друга в прошлом — и еще неизвестно, что ждет нас в будущем.
— Думаю, он получил то, что хотел. Во всяком случае, почти все.
Похоже, она чего-то не договаривала.
— О чем ты?
— Кажется, тебе не успели об этом сказать, — ответила Зебра. — Но Рейвич солгал нам.
— Солгал?
— То, что он говорил о своем скане, — она поглядела на потолок, и на ее лице заплясали золотистые зайчики. Я заметил остатки прежней «раскраски» — уже совсем бледные.
— Сканирование прошло неудачно. Они слишком поторопились. Сканер не успел сделать запись.
Я старательно изобразил скептическую гримасу, но понимал, что Зебра говорит правду.
— Скан не мог быть неудачным. Я же говорил с ним — это было явно после сканирования.
— Тебе только казалось, что ты говорил с ним. Думаю, это была бета-копия — пародия на Рейвича. Она копировала его привычки, поэтому ты и подумал, что скан был успешным.
— Но зачем? Зачем весь этот спектакль?
— Думаю, ради Таннера, — сказала она. — Рейвич хотел внушить Таннеру мысль о том, что все его усилия бесполезны. Что, даже уничтожив его физически, он ничего не добьется.
— Оказывается, это было не совсем так, — сказал я.
— Как сказать. Конечно, Рейвич умер бы в любом случае — чуть раньше или чуть позже. Правда, убил его все-таки Таннер.
— И Рейвич знал об этом? Все это время, пока мы были с ним, он знал, что умрет, что сканирование не удалось.
— Получается, он выиграл? — произнесла Зебра. — Или наоборот, потерял все?
Я взял ее за руку и пожал ее.
— Теперь все это не имеет значения. Таннер, Кагуэлла, Рейвич — все они мертвы.
— Все до одного?
— Все, кто действительно что-то значил.
После этого я целую вечность всматривался в золотистый свет, который исходил непонятно откуда — пока Зебра и Амелия не оставили меня одного. Я устал. Это была беспредельная усталость, которая не проходит, даже если выспишься. Но я все-таки уснул. И снова увидел сны. Не знаю, что я надеялся увидеть — но мне снова снилась камера с белыми стенами. И меня вновь охватил первобытный ужас от происходящего. От того, что происходило в этом месте, со мной, и от наказания, которому я подверг сам себя.
Позже — гораздо позже — я вернулся в Город Бездны. Это было долгое путешествие. По дороге нам пришлось сделать остановку в обители Нищенствующих, где сестра Амелия возвратилась к своим обязанностям. Она с удивительной стойкостью перенесла испытания, но, когда я предложил ей помощь — правда, не представляю, чем мог ей помочь, — Амелия отказалась и лишь попросила по возможности
