— Я тут обнаружила нечто забавное. Оказывается, все орудия в полном порядке, никаких проблем. Нет и не было.
— Илиа, я вполне уверен, что были временные сбои.
— Неужели?
— Да, — голос звучал не слишком убедительно. — Да, вполне уверен. Зачем мне сообщать то, чего нет?
— Понятия не имею. Возможно, ты хотел выпроводить меня наружу… только вот опять-таки, чего ради?
— В самом деле, ради чего? — в его голосе звучала обида, но не такая, какую ей бы хотелось слышать.
— Не знаю. Однако у меня есть неприятное подозрение, и я собираюсь его проверить.
И тут она увидела. Одно из орудий — тридцать первое, квинтэссенция силы — отделилось от группы. Оно скользило в сторону, из направляющих реактивных двигателей вырывались яркие сполохи. Металлическая громада маневрировала без видимых усилий, плавно, почти изящно. Вольева посмотрела на браслет. Гироскопы вертелись, сдвигая сбрую в точку центра тяжести. Тяжело, словно многотонный указующий перст, орудие выбирало цель.
Оно разворачивалось в направлении «Ностальгии по Бесконечности».
Поздно. Проклиная себя, Вольева тупо осознавала, что происходит.
Капитан пытался покончить с собой.
Она должна была понять, что это произойдет. Его выход из ступора являлся всего лишь хитростью. Скорее всего, он давно решил свести счеты с жизнью, раз и навсегда, чтобы положить конец своим беспредельным страданиям. И сейчас Вольева предоставила ему идеальную возможность. Она уговорила его дать ей доступ к орудиям из Тайника, и он согласился. Слишком легко.
— Капитан…
— Извини, Илиа, но я должен это сделать.
— Нет. Не должен. Ни этого, ни чего-то подобного.
— Ты не понимаешь. Я знаю, что хочешь понять, и даже думаешь, что понимаешь, но тебе никогда не узнать, каково это — жить вот так.
— Капитан… послушай меня. Мы можем все обсудить. Чем бы это ни было, вместе мы справимся.
Орудие замедлило вращение, его цветкообразное рыло почти развернулось в сторону затемненного корпуса.
— Слишком поздно обсуждать, Илиа.
— Мы что-нибудь придумаем, — сказала она в отчаянии, не веря даже самой себе. — Найдем способ сделать тебя таким, каким ты был… человеком.
— Не глупи. Ты не в состоянии сделать меня не тем, во что я превратился.
— Тогда мы придумаем, как сделать это… терпимым… покончить с болью, неудобствами, которые ты испытываешь. Тебе станет намного лучше, чем сейчас. Мы можем это, Капитан. Нет ничего недостижимого, если хорошо подумать.
Орудие остановилось. Теперь оно указывало прямо на корпус корабля.
— Ты убил человека, — продолжала она. — Уничтожил личность и завладел его телом. Я знаю. Это было преступление, Капитан, ужасное преступление. Саждаки не заслуживал того, что ты с ним сделал. Но разве ты не видишь? Ты уже расплатился за преступление. Саждаки умер дважды: сначала в своем теле, потом в твоем. Это было наказанием, одному Богу известно за что. Нет больше нужды в дальнейшем искуплении вины, Капитан. Что сделано, то сделано. Ты достаточно натерпелся. То, что с тобой случилось, кто угодно сочтет достаточным наказанием. Ты заплатил за свой поступок тысячу раз.
— Я все еще помню, что сделал с ним.
— Конечно. Но это не значит, что ты должен прямо сейчас налагать на себя наказание.
Она мельком покосилась на браслет.
И заметила, что орудие активировано. Через минуту его можно будет использовать.
— Должен, Илиа. Должен. Пойми, это не какая-либо прихоть. Я все запланировал намного раньше, чем ты можешь себе представить. Все время, пока мы разговаривали, я помнил о своей единственной цели — покончить с собой.
— Ты мог бы это сделать, пока я находилась внизу, на Ресургеме. Почему не сделал?
— Почему?
То, что она услышала, могло быть только смехом. Это был ужасный рыдающий смех приговоренного к смерти.
— Разве это не очевидно, Илиа? Чего хорошего в акте правосудия, если он осуществляется без свидетелей?
Браслет сообщал, что орудие готово к атаке.
— Ты хотел, чтобы я увидела, как это произойдет?
— Конечно. Ты всегда была не такой, как все, Илиа. Моим лучшим другом. Единственной, кто говорил со мной, когда я болел. Единственной, кто понимал.
— А еще именно я сделала тебя таким.
— Это была необходимая мера. Я не виню тебя, действительно не виню.
— Пожалуйста, не надо. Ты причинишь боль не только себе…
Сейчас надо сделать все возможное и невозможное. Любое слово может оказаться решающим.
— Ты нам нужен, Капитан. Нам нужны орудия, содержащиеся в тебе, и ты сам, чтобы помочь эвакуировать людей из Ресургема. Ты убиваешь не только себя. Ты обрекаешь на гибель двести тысяч человек. Это будет куда более страшное преступление, чем то, в котором себя обвиняешь.
— Грех по оплошности.
— Капитан, умоляю тебя… не делай этого.
— Илиа, пожалуйста, отведи шаттл. Не хочу, чтобы тебя зацепило каким-нибудь обломком. У меня никогда не было намерения тебя погубить. Я просто хотел, чтобы ты стала свидетелем. Кем-то, кто бы понял.
— Я уже поняла! Этого недостаточно?
— Нет.
Орудие проснулось. Поток излучения, который вырвался из его рыла, оставался невидимым, пока не коснулся обшивки корабля. И здесь, на один ослепительный миг, проявил себя — ураганом высвобожденного воздуха и ионизированной брони. Копье метровой толщины пробило корпус насквозь. «Тридцать первый» был не самым мощным инструментом в арсенале Вольевой, но обладал почти неограниченной дальнобойностью. Именно по этой причине Илиа отобрала его для акции против Подавляющих. Прорезав корпус, луч вышел с другой стороны с такой же вспышкой. Потом орудие снова принялось за работу, прогрызая корпус по длине.
— Капитан…
Его голос вернулся.
— Извини, Илиа… Сейчас я уже не могу остановиться.
Он стонал от боли. Пожалуй, это было даже не удивительно. Его нервные окончания проросли в каждую часть «Ностальгии по Бесконечности». Раскаленное лезвие, вскрывающее корпус, должно вызывать запредельную боль — это все равно, что резать собственное тело. Ее снова осенила догадка. Это должно быть нечто большее, чем просто самоубийство — быстрое и аккуратное. Но для расплаты за содеянное этого недостаточно. Собственная казнь должна проходить медленно, тянуться долго. Тщательно, с изобретательностью продуманное наказание — и прилежный свидетель, который оценит и запомнит, как Джон Армстронг Бренниген покарал себя.
Луч уже прорезал борозду длиной в сто метров. Из нее вырывался воздух и жидкость, словно из раны хлестала кровь.
— Остановись, — пробормотала Илиа с безнадежной отрешенностью. — Пожалуйста. Ради всего святого, остановись.
— Дай мне закончить это, Илиа. Пожалуйста. Прости меня.
— Нет. Я не позволю вот так…
