Липочка Агали. В октябре она писала: «Многоуважаемый Антоша или Антон Павлович! Спешу ответить на Ваше последнее письмо, за которое шлю Вам пребольшое спасибо, от себя и от Мамы. Никто из Ваших знакомых барышень не решается Вам писать, боясь Вашей критики над их правописанием. Но я не боюсь, так как уверена, что Вы не будете смеяться надо мною, ведь Вы мой защитник»[55]. Селиванов не без цинизма поздравил Колю: «Я очень рад, что так удачно и счастливо сложились Ваши дела. Вы, кроме того, что <нрзб.> принялись за Ваше дело, которое может с пользою увенчаться успехом, <нрзб.> поправить Ваши финансы и приобрели натуру, которою, если не ошибаюсь, Вы пользуетесь и вкось и впрямь, то есть на холсте и простыне — а она и не дурна собой — портрет я ее видел».
Из Таганрога Антон привез с собой в Москву человеческий череп и украсил им свою комнату в новом доме на Сретенке: в ноябре 1880 года семейство Чеховых перебралось в более пристойный особняк в Головином переулке. Домохозяйка, госпожа Голуб, явно прониклась симпатией к Антону. А чеховские квартиранты Коробов, Савельев и Зембулатов съехали, найдя себе хозяев поспокойнее.
Второй курс университета был нелегким — с утра студенты резали трупы, а по вечерам штудировали, фармакологию. В начале 1881 года медицина отнимала у Антона гораздо больше времени, чем литература. В еженедельниках к начинающему автору несколько охладели: «Стрекоза», отказывая ему, не стеснялась в выражениях, а ее редактор Василевский заявил напрямик: «Не расцвев — увядаете. Очень жаль». На поиски более благосклонного печатного органа ушло полгода. В популярные издания начала вмешиваться политика. Цензура в том году стала столь суровой, что журналы, в которых Антон напечатал свои первые вещи, оказались под угрозой закрытия. Журнал «Свет и тени» был приостановлен на полгода из-за рисунка на обложке, изображавшего виселицу, сооруженную из перьев и чернильниц. Надпись под ним гласила: «Наше оружие. Для разрешения насущных вопросов».
У публики отпало настроение шутить. К весне атмосфера стала еще более гнетущей. Первого марта в Петербурге народовольцы убили императора Александра II. По городу прокатилась волна арестов, а перед послами иностранных держав устроили варварский спектакль: виновные были казнены на виселице пьяным палачом. Московских профессоров, призвавших Александра III отсрочить исполнение смертного приговора, лишили места. И хотя царская семья была убеждена, что Бог покарал Александра II за прелюбодеяние и подрыв самодержавия, это не облегчило участи заговорщиков. Александр III, солдафон по натуре и поклонник Бахуса, сделал блюстителем нравов своего наставника, прокурора Священного синода Победоносцева. Последний считался интеллектуалом — он взял на себя смелость наставлять Достоевского в его работе над «Братьями Карамазовыми». Он держался взглядов, что государство существует лишь для того, чтобы приготовлять граждан к загробной жизни, а необузданная пресса, по его мнению, нисколько не помогала спасению души. Число фискалов умножилось многократно. Анисим Петров, приехавший к Чеховым на месяц из Таганрога, похоже, следовал указаниям свыше[56].
Студенчество заволновалось. По воспоминаниям Николая Коробова, Антон «активного участия в общественной и политической жизни студенчества не принимал». Однако по поводу антисемитизма он высказался открыто. Когда его бывший одноклассник Соломон Крамарев, жалуясь на притеснение евреев в университете Харькова, написал ему: «Жидов бьют теперь всюду и везде, отчего не нарадуются сердца таких христиан, как ты, например»[57], Антон выразил ему горячую поддержку: «Приезжай учиться и поучать в Москву: таганрожцам счастливится в Москве. <…> Биконсфильдов, Ротшильдов и Крамаревых не бьют и не будут бить. <…> Когда в Харькове будут тебя бить, напиши мне: я приеду. Люблю бить вашего брата-эксплуататора».
Той же весной Антон утвердил себя главой семьи, строго выговорив Александру за пьянство и семейные склоки: «„Быть пьяным“ не значит иметь право срать другому на голову». Напечатать ничего не удалось — возможно, он был занят своей первой (из уцелевших) пьесой — громоздкой мелодрамой, получившей известность по имени главного героя: «Платонов». Из Мишиных воспоминаний (которые, впрочем, больше похожи на легенду) следует, что ему дважды пришлось переписывать текст и передавать его актрисе Ермоловой. Она пьесу отвергла, и Антон больше никогда не возвращался к рукописи. Ее сценическое воплощение было рассчитано на пять часов, а текст изобиловал штампами и провинциализмами. И все-таки «Платонов» послужил исходной моделью для чеховской драматургии: в центре сюжета — идущее с молотка имение, которое никто не в силах спасти. Даже странные, доносящиеся из степной шахты звуки отзовутся позднее в «Вишневом саде». Главный герой, мечтая (как впоследствии дядя Ваня) о поприще то Гамлета, то Колумба, растрачивает жизнь в бессмысленных романах, а врачу не удается предотвратить самоубийства. Автору не хватает знания законов сцены, он грешит длиннотами и не блещет остроумием, однако в нелепости происходящего, в чувстве обреченности и во множестве литературных аллюзий, начиная с Шекспира и кончая Захер-Мазохом, безошибочно узнается Чехов- драматург. Пьеса показала, что Чехов способен на крупные, серьезные работы.
В июне 1881 года один из рассказов Антона был наконец принят «Будильником». Потом пройдут месяцы, прежде чем он станет постоянным автором журнала, однако, общаясь с редакцией, Антон сполна вкусил литературной поденщины и окунулся в журналистскую богему. Владельцем «Будильника» был бесталанный пройдоха, а один из редакторов, Петр Кичеев, был замешан в убийстве студента.
К лету жизнь стала спокойнее, и можно было подумать об отдыхе. Один лишь Ваня не мог покинуть своего места в Воскресенске, поскольку получил указание от Павла Егоровича: «Никуда не отлучайся <… > приготовься встретить с подобающей честью своих: Мамашу, брата и сестру». В конце июля Антон приехал в Воскресенск, где его ждали мать и младшие Чеховы. Здесь же, если судить по его письму к шуйскому родственнику, у него снова был сильнейший приступ «перитонита» — того самого, от которого он чуть не погиб, будучи мальчишкой. Оправившись, он взялся помогать врачам в больнице села Чикино, неподалеку от Воскресенска, и благодаря им же, особенно Петру Архангельскому, укрепился в своем призвании. Весь август напролет Антон заботливо ухаживал за больными крестьянами, бесконечной чередой тянувшимися в больницу за помощью. Доктору Чехову пришлось иметь дело с рахитом, глистами, дизентерией, туберкулезом и сифилисом — болезнями, имевшими широкое распространение среди российского крестьянства.
Глава 10 (сентябрь 1881–1882) «Зритель»
В сентябре 1881 года студенты-медики приступили к изучению новых предметов — диагностики, акушерства и гинекологии. Тогда же они получили возможность иметь дело с живыми пациентами. Центральное место в учебной программе занимала венерология, скрывавшаяся под обобщающей формулировкой «кожные болезни» и приносившая немалый доход многим практикующим врачам. В российских городах, как и во Франции, состояние здоровья проституток регулировалось обязательным медосмотром. В Москве их толпами гоняли на проверку в полицейский участок — девиц из публичного дома два раза, а «внештатных» желтобилетниц — раз в неделю. Начинающий врач мог неплохо на этом заработать. С тем чтобы пресечь распространение сифилиса в городах, эту унизительную процедуру, несмотря на протесты прогрессивных медиков, никто не собирался отменять. Как впоследствии выразился Антон, врач становился крупным специалистом «в этом департаменте».
Если у Чехова и были «проблемы с женщинами» в том смысле, что близость с ними непременно должна быть легкомысленной, порой анонимной и не предполагающей эмоциональной привязанности, то эти проблемы вполне могли иметь причиной его свидания с проститутками из «Салона де Варьете», Соболева переулка, с Малой Бронной, с которыми он встречался не только по долгу службы. Он никогда не отрекался от них: даже заведя знакомство с более пристойными женщинами, с ностальгией вспоминал студенческие годы и тогдашнее свое увлечение — балерину, благоухавшую конским потом. В первые три года московской жизни подругами Антона были безымянные обитательницы домов под красным фонарем.
Благодаря литературе чеховский круг общения стал намного шире. Его пригласили сотрудничать с журналом «Зритель», выходившим в Москве иногда раз в неделю, а иногда и чаще. Этот печатный орган на Страстном бульваре обеспечил работой четверых братьев Чеховых и стал для них своеобразным клубом: Александр служил здесь секретарем редакции, Коля подрабатывал иллюстратором, Антон регулярно поставлял юмористические рассказы, а Миша, забегавший туда после школы, иногда делал переводы и
