И снова наступила тишина.

Тогда Николай встал, оделся, не зажигая света, нащупал в прихожей свою оленью куртку, свою длинноухую шапку, свои щетинистые лыжи-голицы, отпер дверь и вышел на мороз.

Было очень поздно. Была глубокая ночь.

Дежурная гостиницы спала, зябким клубком свернувшись в кресле. Сперва она, спросонья, даже в толк не могла взять, что от нее нужно Николаю. Зачем он ее тормошит за плечо, Но потом, наверное, догадалась.

Она сладко зевнула и раскрыла журнал приезжающих. Сладко зевнула и взяла у Николая паспорт. Сладко зевнула и выдала ему бумажку.

— А ключ? — спросил Николай.

— Ключ? Там без вас одиннадцать… У них ключ.

В двух просторных, как солдатская казарма, комнатах храпели на разные голоса. Кто с присвистом, кто без. В темноте белела постельная белизна.

Коля Бабушкин нашел свободную койку у самой стены.

И уже, наверное, во сне развесил на батарее портянки.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Винтовочный зрак смотрел угрюмо и холодно. Мушка едва заметно колебалась — выше, ниже, правее…

Сперва Николай даже не поверил. Может быть, он еще спит? Может быть, ему все это снится? Мало ли что может присниться человеку под утро?

Нет, он не спит. Его тело все еще неподвижно, сковано — но уже не сном. Глаза открыты. Он со всей отчетливостью видит: комната, дверь, за дверью — еще комната, кровать, на кровати сидит кто-то в лыжных штанах, вскинутая малока-либерка, палец на спуске, холодный винтовочный зрак, мушка ползет чуть левее, замерла, отыскав точку… Целит в лоб.

Рука Николая выскользнула из-под одеяла, наугад подхватила с полу валенок и с силой метнула — туда, в него…

От удара откинулся назад вороненый ствол, закатился черный зрак, винтовка качнулась и грохнулась наземь, звякнув железом. А тот, который целился, затылком глухо влип в стену.

Николай сорвался с постели, будто его ветром сдуло, и босиком, в полотняных кальсонах с мотающимися тесемками ринулся в смежную комнату. Схватил за грудки, рванул с кровати на себя, ногой оттолкнул ружье… — Ну?! — и задохнулся от ярости.

Перед ним маячило бледное лицо, ошалелые глаза.

— Ты… чего?

— А ты чего?

Руки Николая сжимали порывисто дышащую вельветовую грудь.

— Я?

И вдруг эта вельветовая грудь с застежкой-молнией и с латунным хвостиком авторучки, выглядывающим из кармана, вдруг она — эта грудь — мелко затряслась, заколыхалась. Обмякнув, как мешок, повиснув всем телом в цепких руках Николая, парень содрогался от хохота, и веселые брызги сверкали в его глазах.

— Ты чего? — опешив, переспросил Николай. И отпустил вельветовую грудь.

Парень плюхнулся на свою кровать, свернулся, мелко засучил ногами и продолжал навзрыд хохотать. Ненормальный какой-то. Или просто прикидывается?

Николай Бабушкин, по-прежнему насупив брови, стоял и терпеливо ждал, пока владелец малокалиберного ружья (он покосился на ружье) ТОЗ-20 уймется и даст свои объяснения.

Но парень, катаясь от смеха по своей кровати, лишь тыкал пальцем куда-то мимо Николая. Николай обернулся. Дверь. Смежная комната. Его кровать — та, на которой он сегодня спал, у стены. А на стене, над самой его кроватью, пришпилен кнопкой тетрадный листок; на листе — закрашенный лиловыми чернилами кружок.

«Яблочко», стало быть.

Тьфу…

Не говоря больше ни слова, Николай зашлепал к своей койке. Еще раз, поближе, разглядел чернильное «яблочко». Сел на холодную раму железного матраца. Й стал завязывать тесемки кальсон. Очень старательно и прилежно занялся он этим делом, и долго не поднимал головы.

А мало ли что может прийти на ум человеку, когда спросонья, едва глаза продрав, увидит он направленный на него зрачок ружья.

И вообще когда целый год, не вылезая, просидит человек в тайге, у Порогов, то лучше не испытывать его, этого человека, насчет всяких не-. ожиданностей и безусловных рефлексов. Ей-богу, не стоит.

Насупившись, все еще не поднимая головы, Николай стал пеленать портянкой ногу.

— Ты это самое… одним словом, не серчай, — сказал парень, вырастая перед ним. Он уже не смеялся и теперь разговаривал вполне серьезно. — Я, видишь ли, по утрам глаз тренирую. Сперва гантелями занимаюсь для мускулов, а потом для глаза. Это, видишь ли, самое первое условие, чтобы глаз меткости не терял — по утрам две минуты заниматься мишенью. Твоя койка вчера пустая была. Я и привесил над койкой… Соображаешь?

— Оружие не игрушка, — сухо заметил Николай, заправив штаны в валенки и вставая с койки. — И целиться в живых людей или даже мимо людей — игра опасная.

— Так ведь он у меня незаряженный, ТОЗ, — стал оправдываться парень. — Она у меня незаряженная винтовка…

Он даже сбегал в соседнюю комнату, подобрал с полу винтовку, вернулся и, клацнув затвором, показал, что винтовка и на самом деле незаряженная.

— Оно у меня незаряженное — ружье…

— Раз в год и незаряженное ружье стреляет, — наставительно сказал Николай. — И ты себе это стрелок, заруби на носу.

А вообще он чувствовал себя немного смущенно. И даже немного виноватым он чувствовал себя перед этим совсем молодым парнем, у которого еще молоко на губах не обсохло. Хотя и владеет нарезным оружием.

Поэтому Николай, не пускаясь в дальнейшие рассуждения, снял со спинки кровати жесткое вафельное полотенце и пошел умываться.

Комната для умывания и прочего располагалась в самом конце длинного коридора. Еще издали услышал Николай в том конце, за дверью, звонкие всплески воды, влажные шлепки, восторженное кряхтенье.

Из крана, отвернутого на полную силу, хлестала пенистая струя воды, толстая и плотная, как топорище. Склонившись над умывальником, стонал и фыркал, мотал бородой постоялец.

Борода — это первое, на что обратил внимание Николай Бабушкин, поскольку именно эта мотающаяся борода обдала его веером брызг, едва он приоткрыл дверь.

Оголившись до пупа, подпоясавшись полотенцем, чтобы ниже не натекло, постоялец набирал из-под крана полные горсти воды и с размаху швырял эту воду себе на грудь, на спину, на бока и под мышки. Кожа на его груди и спине — изрядно волосатая — горела огнем, пылала, а под кожей перекатывались озябшие бугры мышц.

На вид постояльцу было лет пятьдесят, если учесть и бороду, и солидный колышущийся живот. Тем большее уважение почувствовал к этому дядьке Николай, когда стал сам умываться: вода была ледяная, безжалостная. Уф-ф…

Николай намылил лицо, а сам — сквозь мыло — украдкой продолжал наблюдать за соседом.

Сосед закрутил кран. Обхватил пальцами бороду и отжал из нее в раковину лишнюю воду. Потом снял с поясницы полотенце и стал эту бороду тереть-растирать, пока она не распушилась — борода.

Вы читаете Молодо-зелено
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату