Лызлов и Черемных остановились. Посмотрели на Николая. Потом друг на друга. Потом опять на Николая. И снова переглянулись… Что-то думали. Соображали.
— Поедете с нами, — сказал Черемных.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Это была заводная бритва. Она стрекотала, как кузнечик, когда ее заводили ключом, а потом жужжала, как пчела, когда Черемных водил ею от висков к подбородку, от подбородка к вискам. Он поглаживал щеки тыльной стороной руки, находил огрехи и сильней, безжалостней терзал бритвой кожу…
Вот чудак человек. Вздумал бриться на ночь глядя. Бриться утром надо, перед работой.
Но заводная бритва очень понравилась Коле Бабушкину. Надо бы купить такую. Она бы ему пригодилась в тайге, на Порогах.
Коле Бабушкину вообще понравилось жилище _ главного инженера — комната, в которой жил Черемных.
Каждая вещь тут заявляла о себе, что она не для красоты, а для дела. Что она настоящая и серьезная вещь. К примеру, настольная лампа: мощная фара на подвижном суставчатом стержне, с винтами и пружинами — ты ее как хочешь верти-выворачивай, выше или ниже, ближе или дальше, вкось и вкривь, как тебе нравится, как тебе покажется удобней.
Или же кресло, в которое Черемных усадил Колю Бабушкина. Когда Николай зашел сюда, в эту комнату, никакого кресла тут не было, а была кровать с измятой простыней, верблюжьим одеялом и пузатой подушкой. Черемных взял подушку, выдернул из нее какую-то затычку, и подушка тотчас испустила дух — она была надувная. Потом Черемных затолкал простыню, одеяло и подушку в особый ящичек у изголовья, нажал ногой педаль, и кровать — щелк!.. — сама собой сложилась и стала удобным креслом, в котором сейчас сидит Коля Бабушкин.
Или же вот эта штука, которая стоит на полу, и даже трудно сказать, что она такое: телевизор, приемник или магнитофон? Поскольку в этой штуке все есть — и телевизор, и приемник, и магнитофон, и проигрыватель, и даже шкафчик для пластинок. Вот было бы интересно все это включить одновременно, на все катушки — то-то заиграло бы!..
Одним словом, Николаю очень понравилось жилище главного инженера, и он нисколько не жалел о том, что его сюда затащил Черемных. А Черемных его сюда затащил прямо с завода: сказал, что есть один важный разговор.
— А где вы… — спросил Черемных, подперев изнутри языком щеку и шлифуя ее бритвой снаружи. — Где ты… Можно я буду тебя на «ты» называть?
— Называй, — разрешил Коля Бабушкин. Черемных отдернул бритву. Куснуло, должно
быть.
— Где ты овладел строительной профессией? — спросил немного погодя Черемных. — В ремесленном?
— Нет. В армии. Когда солдатом был. Коля Бабушкин был особенным солдатом. Он
был таким солдатом, у которого даже погон не было. И винтовки не было. Сразу после призыва его направили в военно-строительный отряд. А в этих военно-строительных отрядах солдаты не носят погон. Вместо погон у них к вороту гимнастерки пришиты черные петлицы ромбом, на петлицах — скрещенные лопата и кирка. Не какие-нибудь скрещенные пушки, а именно лопата и кирка. И винтовок у этих солдат не имеется — им не выдают винтовок. То есть, конечно, каждый из них умеет и разобрать винтовку, и собрать, и в случае чего может вести из винтовки прицельный огонь. Но личного оружия у этих солдат не имеется. Им не выдают оружия.
Они, конечно, изучают воинские уставы — строевой, дисциплинарный — и несут караульную службу. Но главным образом они изучают строительное дело и технику безопасности. Учатся месить бетон, монтировать перекрытия, сваривать прочные швы.
Причем эти солдаты не строят линии укреплений, стратегические мосты или, скажем, ракетодромы в разных забытых богом местах. Нет, они ничего такого не строят. Они даже не саперы: саперы — те погоны носят, а эти ходят без. погон.
Они, эти солдаты, строят жилые дома. Обыкновенные жилые дома, с кухнями и мусоропроводами. Они строят школы, строят детские ясли, асфальтируют улицы и сажают молодые деревья. И, отслужив срок воинской службы, они уходят на гражданку с хорошими гражданскими профессиями.
Им, этим солдатам, государство платит зарплату за их солдатский труд. Половину зарплаты выдают на руки, а другую половину кладут на сберкнижку. В военно-строительных отрядах на всех солдат заведены сберкнижки. Чтобы, отслужив свое, они не с пустыми карманами возвращались домой.
Надо полагать, что в Министерстве обороны детально обдумали данный вопрос. Надо полагать, что эти солдаты ходят без винтовок не потому, что для них не хватило винтовок. Надо полагать, что не от немощи нашей ходят по стране служивые, заляпанные штукатуркой и краской, с ладонями, почерневшими от графитовых электродов…
Таким вот солдатом и был Коля Бабушкин.
— А крупноблочным строительством вы занимались? — допытывался Черемных.
— Занимались. Мы из крупных блоков целый город построили в Средней Азии.
— Значит, ты понимаешь все преимущества блоков? Ты понимаешь, что если мы не откажемся от кирпича, то у нас, в Джегоре, просто рабочих рук не хватит на все объекты?.. Ты погляди на кирпичную стройку: на ней одних каменщиков — что мух. Черно… А там, где строят из блоков, и людей не видно. Только башенный кран вертится… Понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Николай. — Давайте нам, на Порожский участок, крупные блоки, и мы будем из них строить дома. Лично я не возражаю.
— Давайте?.. А где я их возьму, эти блоки? — рассвирепел Черемных. — Рожу?..
— Это уж твое дело. А покудова блоков нет— давай кирпич.
Он свою линию гнул как умел, Коля Бабушкин. Он ни на минуту не забывал, зачем сюда приехал — в Джегор,
— Мое, значит, дело?., — громыхал Черем-кых. — Не твое, а мое? А твое дело — сторона? И это говорит комсомолец, депутат райсовета? Сопляк ты, иждивенец,
Николай встал.
Первым его желанием было: подойти к хозяину дома и без лишних предисловий — коротко дать ему, чтобы с ног долой. Не важно, что главный инженер выше ростом на полголовы, что шея у него как у быка; что руки у него как кувалды. Это существенного значения не имеет.
Вторым его желанием было: одеться и, не говоря ни слова, уйти. Подчеркнув этим самым, что ответственная должность главного инженера еще не дает никакого морального права оскорблять рядового рабочего; что если ты пригласил к себе в дом человека, то уж будь с ним, пожалуйста, вежлив и не брани его разными словами: «Сопляк… Иждивенец…»
А третьим желанием было: во что бы то ни стало добиться своего. Добыть кирпич. Чтобы завтра же утром машины с кирпичом ушли на Пороги.
И это третье желание было самым сильным.
Коля Бабушкин снова опустился в кресло.
Черемных размашисто и сердито шагал по комнате — то ли на него сердился, то ли на себя. На обоих, наверное. На ходу он по-бычьи, снизу вверх, встряхивал головой — будто бодался. Будто ломился лбом в запертые ворота.
— Ладно, ты не горячись… — прекратив наконец ходьбу, сказал Черемных, — На горячих и упрямых, знаешь, что возят?
(А кому сказал — Коле Бабушкину или самому себе?)
— Теперь на машинах возят, — на всякий случай заметил Николай.
— Ладно. Давай так… — продолжал Черемных. Он что-то придумал. Изобрел что-то. — Давай так…
