а потом и Билли. Я тяжело переживала их смерть, очень тяжело. До сих пор еще полностью в себя не пришла, но должна вам сказать, – она стыдливо погладила свой живот, – господь бог, кажется, вознаградил нас за эти почти трехлетние страдания.
– Как я рада за вас! Вы были для мальчиков чудесной матерью.
– Не лучше, чем вы, Энни.
Стараясь отбросить мысли о грустном, Мэри Уиллетт встряхнула головой и, пройдя в комнату, заметила:
– Я видела у вас на веревке белье. Значит, вы успели постирать?
– Да.
– Что ж, я вижу, вы не сидели без дела, – с одобрением сказала Мэри. – Кстати, я принесла льняное масло. Намочу им тряпку и пройдусь по всей мебели. Вот увидите, засияет как новенькая. А потом мы с вами выстираем занавески, салфетки и всякое такое, накрахмалим и погладим. К вечеру все будет выглядеть, как будто вы и не уезжали отсюда. – Она снова повернулась к Энни. – Знаете, мы с Джимом по пути заехали в церковь и сообщили добрую весть его преподобию. Так вот, он позаботится о том, чтобы о вашем возвращении узнало как можно больше народу, так что скоро к вам начнут приезжать люди и помогать, кто чем сможет.
– Спасибо большое. Я всем буду рада.
Мэри нахмурилась и неохотно проговорила:
– Ну, я не думаю, что вы так уж всех и увидите. Всегда найдутся такие, которые не способны на христианское милосердие, хоть они и жертвуют на церковь. И слава богу, что их здесь не будет.
– Я это и сама понимаю.
– Ну так и не расстраивайтесь из-за них, они этого не стоят. Такие уж они до тошноты нравственные и добродетельные, что никогда не могут поставить себя на место других людей. Я совершенно уверена, что когда эти святоши окажутся там, наверху, перед жемчужными вратами, то их будет ждать сюрприз – святой Петр не пустит их в рай, а направит прямиком вниз, в преисподнюю.
– А я и не расстраиваюсь, – кривя душой, ответила Энни. – Какой смысл переживать из-за того, чего не изменишь?
– Вот именно. К такому же выводу пришла и я, когда мы похоронили наших мальчиков. А иначе я точно бы спятила.
– Эй, Мэри, куда мне все это поставить? – спросил появившийся в дверях Джим, затем добавил, взглянув на Энни: – Она умудрилась захватить с собой буквально все, за исключением разве что корыта.
– А оно, кстати, не помешало бы, если бы ты догадался его взять, – парировала его иронию Мэри и, обращаясь к Энни, уточнила: – Не думайте, что мы привезли так уж много – только то, чего, как мне кажется, пока еще нет в вашем хозяйстве.
– Кукурузу и бобы из последнего урожая, – начал с гордостью перечислять Джим, по очереди загибая пальцы, – куриные яйца, хлеб, головку сыра, горшок масла и немного муки, чтобы хватило вам на зиму.
– Мы подумали, что если здесь и осталось зерно, то оно все, должно быть, испортилось, – поспешила добавить Мэри.
– Даже не знаю, что вам сказать, – взволнованно проговорила Энни. – Для меня это такая неожиданность!
– Может, стоит выпустить кур? – спросил Джим.
– Я даже не успела заглянуть в курятник.
– Ничего, я займусь этим сам. Похоже, он на месте.
– Джим, а ты ни о чем не забыл? – остановила его жена.
– Вроде нет.
– А что у нас во второй корзинке?
– Ах да!
– Право, и так уже слишком много. Ведь Хэп привезет все, что нужно, – запротестовала Энни, но, видя, как вытянулось лицо всегда улыбчивой Мэри, обняла ее и быстро добавила: – Мне никогда не отблагодарить вас за это.
– Было бы за что.
– За вашу доброту, Мэри. Даже не знаю, что сказать.
– Вы уже сказали спасибо, а этого более чем достаточно.
– Мэри, – напомнил мистер Уиллетт, – ты говорила об этой корзинке?
– А о какой же еще? А ну-ка неси ее сюда, и пусть Энни посмотрит, что в ней. Уверяю вас, дорогая, в них нет ничего особенного, но все-таки они по-своему очень хорошенькие.
Взяв у мужа корзинку, Мэри сняла сверху маленькое одеяльце и пробормотала:
– Как ни странно, но они, кажется, спят.
Энни с любопытством заглянула через ее плечо и увидела, что та достает из корзинки что-то завернутое в старую наволочку.
– Это всего лишь котята, – объяснил Джим.
– Котята? – повторила Энни слабым голосом.
