душу, подталкивало к решительным действиям. Мне хотелось бы, дорогие читатели, чтобы вы не забывали о том психическом настрое, в котором я пребывал, который питал мою решимость: я должен, обязан был добиться успеха. К свершению подвига людей подводит внутренняя убежденность, однако она может привести и к поражению.
После антарктических приключений последовало лето в Арктике, [53] откуда я вернулся лишь для того, чтобы отправиться в глубину Аляски. Мне удалось покорить вершину Мак-Кинли. После возвращения из аляскинской экспедиции однообразные дни, проведенные мной в бруклинской конторе, показались мне тюремным заключением, мысли мучили и терзали меня. Подвернись случай, думалось мне, и я добьюсь успеха. Эта мысль преследовала меня неотступно. Я убедил себя в том, что покорение полюса (предприятие, на выполнение которого я затратил шестнадцать лет[54]) вполне реально.
У меня не было средств. Работа в экспедициях не принесла ничего, а весь мой доход от врачебной практики был вскоре истрачен. Если вам не приходилось испытывать дьявольские объятия бедности, которая мучает человека, преследует его по пятам, то вы не поймете того состояния раздражения и озлобленности, в котором я пребывал.
Мне оставалось только ждать, и судьба была благосклонна ко мне — я познакомился с мистером Джоном Р. Брэдли. Мы задумали осуществить арктическую экспедицию, в которую я в должное время и отправился. Путешествие привлекало мистера Брэдли как заядлого спортсмена; он надеялся на большую охоту в Арктике. Моим желанием в то время было возвращение к морозным просторам Севера, и эта экспедиция предоставляла мне возможность завершить работу по изучению эскимосов, начатую еще в 1891 г.
Конечно, я и мистер Брэдли обсуждали проблему покорения Северного полюса, однако это не было решающей предпосылкой моего предстоящего тогда путешествия. Однако чисто подсознательно эта мысль словно витала над всеми остальными — я чувствовал, что это путешествие может привести меня к окончательному решению. Вот почему, словно не сознавая, для чего это делаю, я выложил из собственного кармана все до последнего цента, приобретая дополнительные запасы на случай, если решусь оставить судно.[55]
На борту «Брэдли», уже идущего на север, мои планы все еще не сложились окончательно. Даже если бы я, прежде чем мы покинули Нью-Йорк, твердо намеревался достичь полюса, то и тогда я не стал бы испрашивать какого-то разрешения на это от каких-то неведомых мне властей, о которых имел весьма смутное представление. Хотя впоследствии нас сильно критиковали за такое незаметное отплытие, я всегда считал, что полюс взывал лишь к моему личному самолюбию. Этот зов был для меня тем голодом сумасшедшего, который я должен был удовлетворить.
Ясная погода сопровождала нас вплоть до Сиднея на мысе Бретон. От этой точки мы пересекли залив Святого Лаврентия, затем хорошим ходом вошли в пролив Белл-Айл. В середине июля, холодным безрадостным днем, мы прибыли в Батл-Харбор — городишко на юго-восточной оконечности Лабрадора, где к нам присоединился мистер Брэдли. Он опередил нас по железной дороге и на каботажных судах после того, как в Нью-Йорке принял кое-какое участие в подготовке шхуны к плаванию.
Утром 16 июля мы покинули скалистые берега Северной Америки и направились в Гренландию. В этом районе над морем почти постоянно висит густой туман. Взор застилает медленно колышущаяся серая масса, которая, словно вуалью, призрачным саваном скорби, покрывает все вокруг. В этом тумане слышны звуки сигнальных рожков рыболовных суденышек и очень часто — голоса самих невидимых рыбаков. Однако на этот раз пласты тумана время от времени медленно приподнимались над морем, и мы видели выступающие из серой пелены мрачные, иссеченные непогодой острова и полосы открытой воды, усеянные десятками ньюфаундлендских лодок, с которых ловили треску. Лодки прочно оккупировали эти воды.
Мы вошли в струю арктического течения, и, покуда судно встречало форштевнем этот поток, я подумал, что, может быть, это течение пришло сюда от некоего таинственного источника на самом полюсе.
Продолжая путь, мы вошли в Дэвисов пролив. Там мы встретили противные ветры, которые громоздили огромные волны. Это послужило хорошим испытанием мореходных качеств нашего «Брэдли». Судно в самом деле держалось молодцом.
Задолго до того как показались берега Гренландии, мы стали свидетелями тех красот, которые может предложить путешественнику только Север. Подобно огромным сапфирам, в золотом море плавали айсберги. Громоздящиеся массы льда величественно вздымались, ослепляя и радуя своим великолепием. Шхуна вошла в удивительно желтое море, поверхность которого вскоре словно покрылась расплавленным серебром. Поразительно яркие краски Севера не уступают цветовой гамме тропических морей, однако здесь они поражают неким стальным налетом, напоминая о суровом сердце своего края. Так или иначе иногда мне казалось, что все это великолепие — мерцающее в воде отражение еще не видимых нам ледяных гор Гренландии.
Мы перекладывали руль с борта на борт, обходя айсберги, огибали плоские массы плавающего льда, чтобы не напороться на предательские подводные «шпоры». Мы медленно продвигались по этой волшебной водной стране в районы, богатые животными. Это было поразительное зрелище: под лучами солнца в воде плескались тюлени, они дремали на ледяных полях, будто хотели показать нам, что на Севере тоже существуют контрасты холода и тепла. Часто взмахивая крыльями, чайки стрелами проносились во всех направлениях. Резвились дельфины, демонстрируя свои быстрые, плавные прыжки, а несколько китов дополнили эту магически притягательную, будто нереальную картину.
Наконец на горизонте смутно обозначился берег, окутанный сияющей пурпурно-золотистой пеленой. Посвежело, паруса наполнились ветром, скорость шхуны увеличилась. Мы постепенно приближались к Хольстейнсборгу и взяли на один румб ближе к берегу. Ярко освещенная, с четкими тенями земля вырисовывалась подобно барельефу, и нам казалось, что ее можно достичь за какой-то час. Но то был оптический обман, какой наблюдается в прозрачном воздухе в Скалистых горах. На самом деле земля, кажущаяся совсем близко, была от нас на расстоянии по меньшей мере 40 миль.[56] На фоне морозной синевы виднелись глубокие долины, покрытые медлительными, столетиями ползущими ледниками. обрывающимися в море, иссеченные ветрами мысы. Это была земля горделивого отчаяния.
Мы взяли еще на один румб ближе к берегу. Ветер оставался попутным и сильным. Шхуна, неся всю, до последнего квадратного дюйма,[57] парусину, летела вперед.
Затем перед нами предстали скалистые острова, орошаемые облаками брызг, избитые дрейфующими ледяными полями. Там в изобилии гнездятся гаги, которые проводят короткое лето в Арктике. Мы увидели внушающие ужасы утесы цвета терракоты и кордовской кожи, где устроили себе жилища мириады птиц. Шумным облаком они вились над этими утесами, оглашая окрестности хриплыми криками. В бинокль нам удалось рассмотреть, сколь характерны для этой земли крошечные пятна растительности цвета тюленьей кожи и изумруда. Эти пятна были настолько крошечными, что пришлось только удивляться капризу Эрика Рыжего,[58] заставившему его назвать это побережье Гренландией, что рисует воображению роскошные деревья и кустарники и вообще буйную растительность. Ни одна земля на свете, наверное, не была названа так неверно, конечно, если только этот Эрик не был любителем грубых шуток.
Промеж высоких мысов вглубь уходили фьорды — извилистые отроги, рукава моря, тянущиеся на многие мили. Эти спокойные, запертые берегами воды — излюбленные охотничьи и рыболовные угодья эскимосов. В наши дни они охотятся и ловят рыбу так же, как это делали столетия назад их предки. Эскимосы одеваются в шкуры животных, и лишь иногда на ком-либо мелькнет пестрая датская тряпка. Большинство эскимосов все еще пользуются копьями и острогами и, таким образом, хотя бы внешне, остаются в жизни такими же, какими их видел сам Эрик.
Это изрезанное фьордами побережье, низкие острова, айсберги, плавучие ледяные поля, избитые непогодой мысы в красочные картины животной жизни доставляют наблюдателю огромное удовольствие, но в то же время эти края сулят самые страшные опасности для мореплавания. Дело не только во множестве подводных камней и льдин — там нет маяков, которые отмечали бы эти опасности, а на горизонте всегда маячат признаки неумолимо надвигающихся штормов. Покуда мы шли вдоль берега, наши штурманы
