футах от сада. На следующее утро он снова оказался в саду. Не могли бы вы это объяснить?'
Маккей отнес книги обратно к главной стойке и молча отдал служащему.
В битком набитой закусочной он съел сэндвич с солониной и выпил чашку обжигающего кофе. Однако ощущение холода и пустоты не проходило. Холод был в нем самом, понял профессор, пустота гнездилась в его душе. Преследовавшее его весь день тягостное, гнетущее чувство усилилось. Он с тяжелым сердцем оглядел лица окружавших его людей: все были погружены в себя, в мир собственных мыслей. Маккей попытался отринуть сомнения, в клочья раздиравшие то представление об устройстве мира, какое он составил еще будучи студентом. Тщетно.
Он заплатил по счету и быстро ушел.
Людской поток нес профессора по Пятой авеню. Витрины универмагов кое-где уже щеголяли рождественским убранством. Он очутился на углу. Толпа не дожидалась зеленого света. Он почувствовал дымный аромат соленых бисквитов-'претцелей'. На всех углах торговали орехами и фруктами лоточники. Он заметил привязанного к тележке йоркширского терьера. «Восточные закуски». Рядом какой-то мужчина продавал желтые закрученные воздушные шары. Посреди улицы гремел жестянкой с мелочью какой-то старик. Над головой, параллельно высоким зданиям, медленно летел пассажирский самолет — крест в небе. По улице, против одностороннего движения, с ревом и воем пронеслись пожарные машины.
Маккей пришел к собору.
Он стоял перед храмом, не сводя глаз с тянущегося ввысь фасада. Увенчанные крестами каменные рифы под островерхой аркой. Над входом — спускающийся голубь, Дух Святой, нисходящие лучи. Бронзовые двери, усеянные изображениями святых: Патрик, Иосиф, Иаков и мать Елизавета Ситон, «Дщерь Нью- Йорка».
И по сию пору — старые обряды, бремя святынь. Маккей мрачно кивнул своим мыслям. Непонятно почему они казались странно значительными.
Он вошел через левую паперть.
Собор заливали потоки яркого электрического света. Наверху сиял роскошный, сине-алый витраж. Несмотря на то, что мессу не служили, церковь была полна людей и тихих голосов.
Профессор пробрался левому боковому алтарю и тяжело опустился на твердую деревянную скамью. Перед алтарем, на небольшом пятачке свободного места, преклонив колени, молилась девушка с узорчато- полосатым шарфом на голове. Погруженный в мрачные раздумья Маккей разглядывал выполненную в натуральную величину восковую фигуру, которой она молилась — Младенца в поблекшей алой с золотыми полосками нише. Одна ручонка сжимала золотой шар, увенчанный крестом. Восьмилетний ребенок, подумал профессор. Святое Дитя Земли и Неба, гласила надпись.
Теперь Маккей понял, что Ашервуд, вероятно, был прав.
Предметы не всегда были тем, чем казались.
Он завозился на неудобной скамье. Как принять такой вызов, как бороться с таким противником?
Девушка, поднявшись с колен, ставила зажженную свечу в одну из украшенных прорезями-крестами крохотных чашечек тусклого серебра, которые во множестве стояли перед сжимающим цветок изваянием святой Бригиды. Бригида, «Мария Гэльская», древняя охристианенная богиня света, мелькнуло в голове у Маккея.
Свет.
Разумеется. И холодное железо.
Добыть и то, и другое по нынешним временам было достаточно просто. Но хватило бы этого или нет?
Могущество Патрика.
Маккей поднялся. Он медленно шел по проходу, пока не оказался у северного поперечного нефа. Там он остановился, не сводя глаз со стройного каменного изваяния, изображавшего самого святого Патрика на Священном Столпе.
Могущество Патрика. Та редкая особенная сила, какая придавалась редким особенным людям для поединка с созданиями тьмы. Куда она подевалась теперь? И что заменяло эту силу в ее отсутствие… если ее вообще что-то заменяло? Что за реликвию, что за наследие, что за вещь, наделенную этой силой и сохранившую ее по сей день, мог оставить Патрик или ему подобные?
Возможно, некую ее долю хранил Кашель — само место. Может быть, единственным выходом было бы отвезти камень туда, где его нашли, под высокий крест, еще не утративший передавшееся ему могущество святого. И все же поездка была рискованным предприятием. Если камень в самом деле обладал собственной волей (в чем Маккей теперь уверился), он, несомненно, воспротивился бы подобной попытке. Однако Маккею казалось, что это — единственное решение. Какие иные средства лишить камень свободы были ему доступны? Только свет, да холодное железо, да то, что святой Патрик оставил людям для защиты.
Что же?
Сосредоточенный взгляд Маккея уперся в изваяние. Левая рука статуи покоилась на сердце, правая сжимала книгу. Какую книгу? Библию? Или, возможно, что-то другое?
Он понял, что знает ответ на свой вопрос.
Он вернулся в библиотеку и нажал звонок на зарешеченной двери в комнату 319.
К счастью, девушка узнала его и поздоровалась, назвав по имени.
— Мне нужна копия «Лорики святого Патрика», — тихо проговорил он.
Таксист повез его вдоль Ист-Ривер. Маккей внимательно изучил лежавшие у него в чемоданчике страницы фотокопии, потом опустил листы и печально уставился на пасмурные, плохо освещенные силуэты Рузвельт-Айленд, скользившие мимо них по правой стороне. Развалины с готическими сводами. Маяк. Свет — рассеять нашу тьму. Он опять опустил глаза к страницам и прочел первые слова переведенного на английский введения: «Сие заклинание Патрик создал, дабы защитить себя и своих иноков».
Профессор снова медленно поднял взгляд от бумаг. Теперь справа виднелся мост Хеллгейт — «Врата ада».
Как, спросил он себя.
Мыслимо ли было, чтобы подобная вещь помогала и в современном мире? Вообще, могло ли простое печатное слово — если уж на то пошло, фотокопия перевода, — заключать в себе какую-либо силу? Отвратительнейшее суеверие. Но ведь, понял профессор, уже одно только признание того факта, что богган существует, переносит его в мир, где символ способен стать тем, что обозначает; в сумеречный мир, где каждый предмет является одновременно двумя или более вещами; в лежащий вне естественного мир, законы которого выходят за рамки здравого смысла; в край, который расположен за самым дальним горизонтом и все же существует во все времена. Вне всяких сомнений, сразиться с подобным созданием можно было лишь подобным оружием.
Он снова обратился к рукописи: «Се Щит Веры Патрика, его Лорика, ограждающая душу и тело от демонов. Кто будет держать ее при себе, на того бесы без страха и взглянуть не посмеют».
Такси нырнуло в темный тоннель.
Маккей поглаживал кончиками пальцев страницы, переснятые для него библиотекарем. Теперь его снедал страх: могут ли недолговечные слова — слова, ничего более — защитить от такого создания? И если да, то что убережет их лучше самой «Лорики святого Патрика», единодушно почитавшейся древними творением самого святого, «Лорики», которую долгое время высоко ценили и кельты, и саксы, видевшие в ней надежное средство защиты от ужаса, разгуливающего во мраке.
Сила, в некоторых случаях обитающая даже в принадлежавших ему вещах.
Они выехали из тоннеля.
Теперь они подъезжали к мосту Трайборо.
Маккей обернулся и выглянул заднее окно. Меж высоких многоквартирных домов садилось солнце, красное, как гневное око Балора. Они ехали в темноту, прочь от угасающего света.
Опустив взгляд к лежавшим у него на коленях страницам, Маккей наудачу прочитывал отдельные фразы. Среди прочего «Лорика» взывала к свету — к свету во всех его формах.
«Сегодня меня подъемлет сила небес: свет Солнца, сияние Луны, великолепие огня, быстрота молнии, глубина моря, неколебимость тверди земной…»
Профессор скользнул взглядом по странице сверху вниз. Ему в глаза бросилась другая фраза:
