– Небось там такого волшебства навалом. – Росси кивнул в сторону ватиканских кварталов. – Все залы увешаны.
– Нет, там только одна его картина, 'Снятие с креста', да и ту они взяли из какого-то музея. Ватикан никогда не ценил Караваджо. По их мнению, он был излишне революционным и чересчур сочувствовал беднякам. Изображал апостолов с грязными ногами, как простых смертных, которых можно встретить на улице.
– Так вот что тебе в нем нравится. Думаю, этого ты набрался от своего старика.
– Это только часть того, что мне нравится у Караваджо. И я имею собственное мнение, независимое от других.
– Ясное дело. – Росси припомнил, что отец Ника являлся источником постоянных конфликтов и редко соглашался с общим мнением. Он никогда не брал взяток и заслужил репутацию крайне неуживчивого человека. – И где же такие шедевры хранятся?
Парень кивнул на реку:
– В шести минутах ходьбы отсюда, в церкви Святого Агостиньо. Картина называется 'Мадонна Лоретто', или 'Мадонна паломников'.
– И что же в ней замечательного?
– Грязные ноги. Ватикан просто ненавидел подобные полотна. Это великолепная работа, но я знаю и лучше.
После небольшой паузы Росси произнес:
– Ты, наверное, не увлекаешься футболом? А то могли бы поболтать на эту тему.
Ничего не ответив, Коста включил радиосканер и сунул в ухо наушник. Росси шумно вдохнул раскаленный воздух.
– Ты чувствуешь вонь? – проворчал он. – Они тратят бешеные деньги на строительство самых огромных в мире церквей, папа почти все время торчит в своей резиденции. А запах здесь словно в глухом переулке, заваленном гниющими отбросами. Похоже, они разрубают тела убитых на части и сбрасывают в сортир. Не стоит ли нам это проверить?
Коста упрямо шарил по радиоволнам, хотя оба полицейских знали, что это строго запрещается инструкцией.
– Эй, – проворчал Росси, – тебе не кажется, что мне могут за тебя намылить шею? Если Фальконе услышит, как ты возишься с этой хреновиной, он надерет тебе задницу.
Пожав узкими плечами, Коста смущенно улыбнулся:
– Я просто хотел найти для тебя что-нибудь о футболе. Какие проблемы?
Росси шутливо поднял могучие лапы и рассмеялся:
– Тогда лады. Ты меня убедил, приятель.
Они взглянули на редкие стайки обалдевших от зноя прохожих, еле передвигавшихся по площади. Росси подумал, что для карманников и сумочников сегодня слишком уж жарко. Погода способствовала снижению уровня преступности куда эффективнее любого наряда полиции. Вряд ли стоило упрекать Косту за возню с радиосканером. Кому приятно торчать на дежурстве рядом с местом, где тебе не особо рады и твои полномочия резко ограничены. Может, у Косты и было в генах что-то антиклерикальное, однако большая часть его высказываний – в отличие от отцовских – носила аполитичный характер. Тем не менее Ватикан – неотъемлемая часть Рима, чтобы ни талдычили политики. И противно наблюдать, как юный гаденыш на твоих глазах нагло выхватывает у туристки сумку и скрывается среди толпы, кишащей внутри собора Святого Петра. Там он сразу становится неприкосновенен, поскольку папская территория находится в ведении швейцарских гвардейцев, облаченных в театрально-синие мундиры и носки до колен.
Коста вовсе не ожидал услышать что-нибудь важное по приемнику. Сегодня для этого в Ватикане не было особых поводов. Но само по себе пользование служебным радио было своеобразной формой протеста – дескать, мы здесь.
Недалеко от них просеменила большая группа монашек, возглавляемых старушкой с красным флажком на папке. Процессия напомнила Росси длинного черного крокодила. Бросив взгляд на часы, он пожалел, что стрелки ползут так медленно.
– Тоска зеленая, – сказал он, потянувшись, и почувствовал на плече руку Косты.
Молодой полицейский внимательно слушал какое-то сообщение, до Росси из наушника доносился только пронзительный треск.
– Кого-то застрелили, – произнес Коста озабоченным голосом. – В читальном зале Ватиканской библиотеки. Ты не знаешь, где это?
Росси кивнул:
– Конечно, знаю. Все равно что в Монголии, дружище.
Коста вопросительно прищурился:
– Там кого-то убили. Мы что, так и будем торчать здесь или выясним, в чем дело?
Вздохнув, Росси медленно ответил:
– Повторяй за мной: 'Ватикан – другое государство'. Если тебе опять непонятно, то при желании Фальконе разъяснит это лучше меня.
'Фальконе и в самом деле способен объяснить все куда выразительнее и короче', – подумал Росси. Ему даже не хотелось представлять себе возможную беседу с начальником. Он вообще был рад, что последние пять лет ему удавалось избегать подобных объяснений, и молил Бога, чтобы это счастье продлилось подольше.
