Услышав вопрос, Уоллис словно очнулся.
– Вы очень настойчивы. Скажу вам только одно – они меня изменили. До этого я был тем, кем был. Они увидели во мне нечто такое, чего я сам в себе не видел. Взамен я научился их любить, но и обижаться тоже. Такой, как я, не должен изменяться. Это плохо для бизнеса. И усложняет отношения с хозяевами.
Фальконе взглянул на тело:
– Это могли сделать ваши хозяева?
– С кем, по вашему мнению, я общаюсь? – неожиданно разозлился он. – Боже мой, она ведь была еще ребенком! Почему же... – Он запнулся, его голос дрогнул. – Это мое личное дело. Я больше не собираюсь об этом говорить. Вас это не касается. Мне нечего вам сказать.
– Где вы были сегодня утром? – прямо спросил Фальконе.
– Дома, – немедленно ответил тот. – Со своей домоправительницей.
– А ваши коллеги? – подключилась д'Амато.
– Какие коллеги?
Она достала свой блокнот и зачитала несколько имен.
– У нас есть список ваших знакомых. Людей одного с вами круга. Они прибыли в Рим вчера.
– Да-да!
Они ждали продолжения.
– Все дело в гольфе, – заявил Уоллис. – Не все же новости плохие! Мы встречаемся раз в год, весной. На воскресенье у нас запланирован раунд в Кастельгандольфо и обед. Если хотите, позвоните им и проверьте. Они подтвердят. Этой традиции много лет. С тех пор как я впервые приехал в Рим, это стало ежегодным мероприятием для старых друзей, если хотите, для старых солдат. Отставных солдат. Вы играете в гольф, инспектор?
– Нет.
– Жаль. – Он выдержал паузу, чтобы придать своим словам побольше веса. – Я-то считал, что полицейские неплохо обращаются с дубинками. Это же ваш способ общения с людьми.
– Не у всех, – ответил Фальконе. – А вы так и не спросили...
– О чем?
– Почему мне нужно знать, где вы были сегодня утром.
Уоллис заерзал на стуле. Ему не понравилось, что его так легко поймали. 'Пожалуй, – подумал Фальконе, – я впервые так удачно застал человека врасплох'.
– Я надеялся, что вы сами мне сообщите, – неуверенно проговорил Уоллис.
– Убит бухгалтер Нери, человек по имени Верчильо.
Тот даже глазом не моргнул, обратив к инспектору мрачное, бесстрастное лицо. И Фальконе вдруг представил, какое сильное впечатление некогда производил Уоллис.
– Инспектор, неужели я похож на убийцу бухгалтеров? Неужели вы и правда думаете, что, занявшись подобными делами, я начал бы с этого?
– Никаких войн! – предупредил его Фальконе. – Послушайте, я не хочу, чтобы на наших улицах разыгрывались баталии. Если вы собираетесь драться, занимайтесь этим в другом месте и постарайтесь, чтобы никто больше не пострадал.
– Войн? – с усмешкой переспросил Уоллис. – А кто говорит о войнах?
– Это я так, к слову, – сказал Фальконе, понимая, как нелепо звучат его слова.
– Что значит 'к слову'? – наклонился к нему американец, его дыхание отдавало чем-то сладким. – Все вполне очевидно. Вы должны это знать, инспектор, да и все остальные тоже. Война – естественное состояние человечества. Это мир и гармония нам чужды, вот почему так чертовски трудно создать их из всего этого дерьма. К войнам я теперь не имею отношения – ни здесь, ни где-нибудь еще. Что же касается остальных... – он с сожалением развел руками, – они могут считать иначе. Но это уже не мое дело.
– А если войной пойдут на вас? – спросила д'Амато.
Он улыбнулся:
– Ну, тогда я буду надеяться, что полиция меня защитит.
'Пожалуй, – подумал Фальконе, – следующий вопрос нужно задавать прямо в лоб'.
– Я уже говорил с Эмилио Нери, и он предложил спросить у вас, что произошло с Элеанор Джеймисон. Кажется, он считает, что ваши отношения... выходили за рамки связей между отчимом и падчерицей.
Уоллис на миг закрыл глаза и издал тихий, невнятный звук.
– Он предположил, что вы были с ней близки. Я вынужден спросить вас, мистер Уоллис, – так ли это?
– Вы верите такому мерзавцу, как он? – тихо проговорил Уоллис. – Считаете, что такой человек скажет вам правду, даже если ее знает?
– Я думаю, что он знает больше, чем говорит. То же самое я думаю о вас.
– Что вы думаете обо мне – ваше личное дело.
