идиллически райского состояния, львы и овцы пока не могли жить рядом друг с другом. Правда, определенные успехи были налицо. Доказательством тому служили ранние храмы Дионисия в миссионерских районах Саксонии, особенно в епархии Висбек. Однако не только принудительная уплата не понятой людьми церковной десятины, воспринимаемой и аристократией и свободными как ограничение их правового статуса, но и определенные формы миссионерства не могли не вызывать чувства протеста. На привычный вопрос, «предполагаемый при обете при крещении: «Отвергаешь ли ты всякое дьявольское дело и волю?», — крестник-сакс или его крестный отец вместо традиционной в таких случаях короткой реплики «Да, отвергаю» должен был ответствовать: «Я отвергаю любое дьявольское дело и слово, гром и. Бодана и Саксноту и всех связанных с ними злых духов». Аборигенам это могло показаться еще более непонятным, нежели христианам, хотя и они, кроме трудно воспринимаемой Троицы, почитают массу всяких святых, не подлежавших ни критике, ни презрению. Так, еще в IX веке полупросвещенные скандинавы — .предложили миссионеру Ансгару присоединить христианского Бога к собственному миру богов, чтобы таким образом получить еще одного гаранта благополучия, плодородия и военной удачи. Между этими культурами существовала духовная пропасть, для преодоления которой должны были пройти многие десятилетия, если не столетия, или же для взаимного сближения требовался какой-то культурный сплав.
Из-за духовной пропасти даже после демонстративного смотра войска в Падерборне политическое сопротивление ведущих представителей аристократии против «преодоления» (по выражению Гельмута Боймана) оставалось неизменным. Его символом вскоре стал человек, бежавший в 777 году в Данию, но затем превратившийся в одного из самых непримиримых оппонентов Карла, возглавив саксонских партизан. Это был Видукинд, родившийся где-то в среднем течении Везера, один из известнейших вестфальцев; как говорится о нем в подкорректированных имперских хрониках, он бежал «в сознании своих многих преступлений». Для летописцев он был мятежником. Эйнхард говорит о нем неоднократно, а в последней истории о перемещении мощей святого Александра из Рима в Вильделсхаузен (примерно в 860 году) по поручению внука Видукинда — Вильдебера называет без особых экивоков «инициатором отречения или вероломства», но вместе с тем расхваливает его как фигуру, которая «превосходит всех саксонских лидеров как по известности рода, так и по наличию материальных средств». Для Видукинда из Корби, его тезки в X веке, Карл Великий и саксонский герцог- фигуры равноценные.
Видукинд, предполагаемая могила которого в Энгере оказалась культовым местом, уже в пору зрелого средневековья стал легендарной фигурой и в итоге мифическим антиподом короля Карла, «палача саксов», а еще воплощением нижнесаксонской народности, как это ярко преподносится в так называемой нижнесаксонской песне XIX века. Данный персонаж сравним разве что с Генрихом Львом, антиподом Фридриха Барбароссы, в котором якобы также выявилось противоречие между северогерманским и южногерманским началом. Однако уже в IX веке бунтарь приобрел красочный эпитет «magnus»[33]. А западнофранкский хронист Ришар из Реймса еще в X веке возвел его в прародители западнофранкских Капетингов.
ПЕРВЫЙ КРИЗИС КОРОЛЕВСКОГО ПРАВЛЕНИЯ: ИСПАНСКАЯ АВАНТЮРА
Надо сказать, что король франков воспользовался проведением имперского собрания в Падерборне не только для обсуждения саксонского вопроса, но и для того, чтобы прозондировать внешнеполитические проблемы. С этой целью король принял делегацию из далекой Испании. В делегацию входили сарацины во главе с Ибн-аль-Араби, более известным как Сулейман-аль-Араби. Сарацины установили контакт с франкским двором и просили об оказании военной помощи, о чем, правда, официозные источники не проронили ни слова.
Яркое экзотическое явление — представьте себе мусульманское шествие и церемониал в почти еще языческой Вестфалии. И это зрелище на фоне межарабских столкновений, охвативших главным образом Иберийский полуостров. После свержения династии Омейядов Аббасидами в середине VIII века и вызванного этим перемещения центра правления в Багдад одному члену отстраненной от власти династии удалось основать и укрепить в испанской Кордове, так сказать, на самом краю мусульманской империи, эмират. Правда, ему угрожали халифы, реконкиста из Астурии, но главным образом мятежные провинциальные наместники в долине реки Эбро и северных регионах, которые для устранения Абд-аль-Рахмана ар-Дакиля не останавливались даже перед заключением союза с «неверными».
Как свидетельствуют подкорректированные имперские хроники, Сулейман-аль-Араби полученные от «короля сарацинов» города Барселону и Герону отдал в подчинение франкскому мо-рху. Этот исторический экскурс, видимо, соответствует действительности, датированной 778 годом: «Тогда те самые сарацины сумели внушить Карлу надежду на захват некоторых городов в Испании. Король собрал войско и отправился в путь». Хроники Меца пытаются представить вторжение в неведомые земли как реакцию на зов о помощи христиан, якобы «живших в Испании под жесточайшим гнетом сарацинов». Все прочие источники на этот счет безмолвствуют, тем более что в те времена христианам приходилось нелегко из-за действий арабских властителей. Тем более что и папа загорелся желанием поддержать этот крестовый поход, ведь, по его информации, ожидалась атака «рода детей Хагара» на земли франков, а именно на Аквитанию, но, вероятнее всего, на Септиманию. Святой отец возносил молитвы Господу за победу «достойнейшего сына и короля» и просил у Всевышнего через заступничество святого апостола Петра отдать этот несказанный народ в руки короля, подобно тому как когда-то исчез в глубинах Красного моря народ фараона.
Конечно, от осознания прежних успехов — умиротворение Аквитании, единовластие, завоевание Лангобардии и включение ее в состав королевства, покорение и массовые крещения саксов — в душе короля родился порыв к совершению новых деяний. Тем более что приобретение некоторых регионов Северной Испании вплоть до бассейна реки Эбро не только давало ему шанс пробить брешь для христианства, но и позволяло держать под постоянной угрозой басков по обе стороны Пиренеев. Конечно, замысел содержал определенную долю авантюризма: недоставало серьезности в оценке сделанного предложения и самих партнеров, не говоря уже о культурных и религиозных различиях между христианами и сарацинами. Все это предприятие, как известно, закончилось катастрофой средней степени, впрочем, с непредсказуемыми по тем временам последствиями для мифа о Карле Великом в пору зрелого средневековья: песни о Роланде (Сhanson de Roland) слились с этим исключительно неудачным военным интермеццо.
В конце 777 года Карл собрал войско и уже в декабре направился на юг, где в пфальце Дузи (в будущей Лотарингии) отметил Рождество. Источники доказывают, что на Пасху 778 года он находился в пфальце (Шаснон) недалеко от Пуатье в сопровождении супруги Гильдегарды, которая вновь была на последнем месяце беременности. Еще весной 778 года во избежание летней жары Карл перешел Пиренеи, не встретив никакого сопротивления южнее Гаронны. Он продвигался, видимо, от Сеи-Жан-Пьс де-Пор через перевал Ибенута, далее в направлении Памшюнна и, наконец, Сарагосы. Здесь Карл встретился со второй войско вой колонной, сформированной в Бургундии, Австразии (севере восточная часть королевства франков), Баварии, Прованса и Сеп тимании. Продвижение двумя отрядами объяснялось тем, что последний маршрут позволял идти вдоль средиземноморского побережья через Герону и Барселону к реке Эбро. Участие баварцев в данной кампании говорит о безоблачных в ту пору отношс ниях франкского короля с герцогом Тассилоном. Несомненно, расчеты на богатую добычу и откровенный авантюризм служили стимулом участия в столь необычном походе.
Так называемый Астроном, один из двух биографов Людови ка Благочестивого, описывает впоследствии переход через Пире ней в мрачных тонах, однако сравнивает Карла в этом походе с Ганнибалом и великим Помпеем, знакомыми ему из исторических книг Ливия и Саллюстия. По свидетельству хроник Меца, сугубо официального источника первого десятилетия IX веки, буквально вся Испания содрогалась от бесчисленных полчищ франков. Но из блокады Сарагосы ничего не получилось. Между тем распался и союз мятежных наместников. Кроме несколь ких заложников, ничего больше добыть не удалось. Вся военная кампания основывалась на пустых обещаниях и, очевидно, была построена на песке. Не долго думая Карл решил отступить, но, по данным имперских хроник, «покорил испанских басков и жителей Наварры». Памшюнн, центр более позднего королевств Наварра, представлявший тогда нечто вроде «восточной марки выражению Людвига Вонеса) христианского королевства Астурии с вестготским
