единосущности Отца и Сына признавалось лишь их сходство (подобие). Из глубины веков на этот вариант учения VIII века как бы воздействовали несторианство и пелагианство. Упомянутый выше архиепископ Толедо Элипанд, безупречный характер которого упоминается в источниках, равно как и характер его главного апологета Феликса Уржельского, проповедовал, что по своей божественной природе Христос хоть и единородный сын, но по своей человеческой природе всего лишь приемный сын. Из этого вытекает неоднозначность понятия «адоптианство». Дифференциация между «сыном» и «приемным сыном» породила и вопрос о спасительном подвиге Христа и его значении для человечества.
Эти положения взволновали прежде всего церковь Астурии, что проявилось в компетентном апокалиптическом комментарии Беата де Либана. Астурийская церковь выступила против взглядов Элипанда и в еще более резкой форме против его притязания на иерархическое главенство. К тому времени учение Элипанда отверг даже папа Адриан I, произнесший горькие слова о «еретике» Несторе и его богохульстве. Между тем деликатный вопрос перерос в политический, когда Феликс стал письменно и устно распространять «испанские» взгляды, вызвав тем самым длительное смятение на еще не устоявшейся окраине государства франков.
Глубокое рассмотрение непростого вопроса осложнялось тем обстоятельством, что назначенный архиепископом Санса епископ по миссионерской деятельности доверился другому местному «диссиденту» по имени Мигетий, который, отстаивая еще более вызывающие христологические взгляды, вторгся в сферу архиепископа Элипанда. Поэтому последний был вынужден обратиться к королю Карлу и франкским собратьям, чтобы обнародовать новую редакцию его критически воспринятого учения об адоптианстве.
Именно эту смесь из разных факторов (удаленность от Рима, поддержанная франками миссионерская деятельность и христологические споры, главную роль в которых играл епископ из «переходной зоны») и использовали связанные с франкским двором ученые, чтобы в этой общедоступной, хотя и не простой области доказать свою богословскую компетентность и в единомыслии с королем продемонстрировать близость к Риму как к незамутненному источнику правоверности. Определенный рост интеллектуального влияния не помешал бы королевству франков, до сих пор пользовавшемуся уважением исключительно благодаря успехам в военной сфере.
С этой целью Феликс, по свидетельству Алкуина, был вызван в Регенсбург, где предстал перед собранием епископов. По образу и подобию императора Константина и его преемников па собрании председательствовал сам король. Как и следовало ожидать, епископ Уржеля был изобличен в заблуждении, а его учение осуждено как ересь. Рукописи с сочинениями Феликса и Элипанда, посвященные неоднозначной теме, подверглись демонстративному сожжению. Феликса заставили сочинить документ, где содержалась угроза подвергнуть отлучению от церкви каждого, кто посмеет утверждать, что «наш Господь Иисус Христос по плоти является приемным сыном Бога». Главным оппонентом покаявшегося испанца стал ученый Павлин, с которым Карл несколько лет назад познакомился в Италии, оценил его ученость и приблизил ко двору. В признание его заслуг Карл сделал Павлина епископом Аквилеи, важного внешнего региона, где пересекались византийские, истрийско-венецианские, а теперь и франко-италийские интересы. Вместе с вестготом Теодульфом и англосаксом Алкуином в те годы они образовали богословскую триаду, уступившую место франкам лишь поколение спустя.
Между тем собрание в Регенсбурге не ограничилось разоблачением уличенного в ереси Феликса. В сопровождении и под. охраной верного ему Ангильбера, мирского аббата Сеп-Рикье (Чентула) и отца внуков Карла, родившихся от связи с Бертой (уже упоминавшихся Нитгарда и Арднита), король отправил Феликса в Рим, чтобы на могилах апостолов принести живое свидетельство близости к Римской церкви — собственное и своих советников, которые непримиримым отношением к решениям Ни-кейского собора бросили вызов и самому папе. О содержании переданного документа можно судить по утонченно детальному ответу папы Адриана I, предостерегавшего франкский двор от слепого рвения и сползания в ересь. В этом христологическом контексте следует понимать указания на так называемый Псалтырь Дагелайфа, который, видимо, так и не дошел до своего адресата, папы Адриана I, при его жизни, затерявшись где-то севернее альпийского гребня. Псалтырь содержит псалмы, Теudem[53] и другие соответствующие тексты как бы в обрамлении не менее семи версий символа веры, которые все вместе, начиная с Никейского и кончая так называемым символом веры святого Афанасия, подчеркивали «единосущие» Отца, Сына и Святого Духа. Тем самым король франков однозначно продемонстрировал римскому понтифику свою правоверность, подкрепленную решениями собора и суждениями отцов церкви, в данном случае размышлениями святого Иеронима.
Когда в конце октября 798 года очередной собор в Риме снова поднял вопрос об адоптианстве, в протоколе было подчеркнуто, что в 792 году Феликс отрекся от своей ереси, составил «правоверный» документ, который в присутствии папы после торжественного обещания положил на могилу апостола Петра. Все происходившее самым непосредственным образом напоминало грамоту с обещанием Карла в 774 году, возложенную им на том же самом месте. Магическая связь между обоими документами не вызывает сомнения.
На этом история с Феликсом была исчерпана. В заключение он отбыл в свою епархию, а оттуда бежал в исламскую Испанию. Спор об адоптианстве после Римского собора стал предметом обсуждения в третий раз, а именно на собрании в Ахене в 799 году. Алкуин и главным образом Павлин в связи с этим собранием сочинили важные и обстоятельные трактаты, причем англосакс поставил авторитет Рима выше испанского сепаратизма.
По случаю собора в Регенсбурге Павлин, чьи ученые заслуги вновь удостоились высокой оценки, получил для своей церкви благоприятный режим избрания. Кроме того, король освободил церковь Аквилеи от общественных поборов. Вместе с тем аварcкая экспедиция породила значительное ограничение для этой церкви — безземельных крестьян обязывали предоставлять постой и пищу, если из-за вражеских атак сам король, Пипин или «королевский президиум» были вынуждены находиться в районе Фриуля или Тревизо. На Верону и Виченцу эти обязательства не распространялись. 27 июля учрежденный Витизой-Бснедиктом монастырь в Аниане удостоился привилегии иммунитета со свободным избранием аббата. Есть данные, что и Бенедикт как правоверный автор имел заслуги в разрешении мучительного спора об адоптианстве.
ЗАГОВОР ПИПИНА ГОРБУНА
В разгар подготовки к новому походу против аваров до монарха дошла весть, что саксы вновь бросили вызов господству франков.
Военные успехи, достигнутые в борьбе с аварами в 791 году, не принесли политического решения этой проблемы. Сложившаяся ситуация более чем на сто лет предопределила военные действия внуков и правнуков Карла на юго-восточном фланге государства франков. Хроники Лорша констатируют непосредственную взаимосвязь между войной с аварами и волнениями саксов: «В тот год король находился в Баварии, отметив Пасху в Регенсбурге. С приближением лета саксы открыто продемонстрировали то, что уже давно вынашивали в своем сердце, считая, что аварский народ должен отомстить христианам. Как собака, возвращающаяся к своему дерьму, авары вернулись к язычеству, которое они недавно отринули, вновь порвав с христианством. Тем самым авары обманули и Бога и короля, оказавшего им много всяких благодеяний (beneficia). При этом они соединились с жившими вокруг языческими народами. Саксы посылали и своих эмиссаров, желая восстановить аваров вначале против Бога, а потом против короля и христиан. Все храмы, расположенные в пределах их границ, они разоряли, потом разрушали и сжигали, прогоняли поставленных над ними епископов и священников. А некоторых представителей духовенства хватали и умерщвляли, целиком возвращаясь к своему языческому бытию». Другие же источники категорично сообщают о том, что к этому восстанию примкнули славяне (венды) и фризы.
Один франкский отряд, находившийся на борту судна в устье Эльбы и отвечавший за охрану побережья, подвергся нападению и физическому уничтожению. По свидетельству биографа Луитгера, восточные фризы во главе с Унно и Эйлвартом оказались вероотступниками и начали жечь храмы. Тем самым все усилия по евангелизации на территории между Лаувером и Эмсом, а также нижним течением Везера и Эльбы пошли прахом. Согласие между фризами и саксами в регионе Вихмодия, а на другом берегу Эльбы со славянами удалось восстановить лишь путем депортаций населения, о котором напоминают
