— Он и так учится очень быстро, не стоит его торопить.
18
Совещание отложили на двадцать четыре часа, что дало Какстону время прийти в себя, узнать о пропущенной им неделе побольше, а также «взрастить близость» с Майклом, который предложил ему воду сам, быстро огрокав близость Бена и Джилл и посоветовавшись с последней.
Перспектива такого братания повергла журналиста (Джилл предупредила его загодя) в тягостную нерешительность: он был далеко не в восторге от заметной невооруженным взглядом близости между медсестрой Бордман и ее пациентом. Неделя, проведенная невесть где, повлияла на Бена неожиданным образом: едва оставшись с Джилл наедине, убежденный этот холостяк снова сделал предложение.
— Не надо, Бен, — отвела глаза Джилл.
— А почему не надо? У меня хорошая, постоянная работа, я вполне здоров — а точнее, буду вполне здоров, когда выведу наконец из организма эту «сыворотку правды», или чем там они меня накачивали… а пока эта гадость еще во мне, я ощущаю непреодолимую потребность говорить правду. Я тебя люблю. Я хочу на тебе жениться и растирать твои бедные натруженные ножки. Неужели я слишком старый? Или ты собралась выйти за кого-нибудь другого?
— Да нет же, и нет, и не другое! Бен… я же тебя тоже люблю. Только не надо об этом сейчас, сейчас я просто не могу.
И она стояла на своем как каменная.
С большим трудом и не сразу Бен осознал, что ревность его бессмысленна, что Майкл — не соперник, а просто один из пациентов Джилл. У хорошей медсестры обязательно появляется материнское отношение к больным, хочешь жениться на медсестре — смирись с этим заранее. И разве полюбил бы он Джилл, будь у нее другой характер? Ведь дело совсем не в лихой восьмерке, которую описывает на ходу ее задница, не в умопомрачительном фасаде, пялиться на бюст — подходящее занятие для прыщеватых подростков, а он давно вышел из детского возраста. Нет, он любит именно Джилл, всю ее и такую, какая она есть.
А это значит, что придется занимать в жизни Джилл второе место, после нуждающихся в ней пациентов — и не ревновать. И он не будет ревновать! К тому же Майкл — приятный парень, невинный и простодушный, как Джилл и рассказывала. А стать женой газетчика — тоже радость еще та. У газетчика нет твердого расписания, он может уйти из дому и вернуться только через неделю, ему приходится работать и ночами, и когда угодно. А начни Джилл закатывать сцены — разве мне это понравится? Только Джилл — она не начнет.
Придя таким образом к единому с самим собой мнению, Бен спокойно и безо всяких задних мыслей отпил из предложенного Майклом стакана.
Пригодился лишний день и Джубалу.
— Бен, когда вы свалили на меня все это дело, я сказал Джиллиан, что и пальцем не пошевелю, чтобы отстоять так называемые «права» Майка. А теперь я передумал. Этому правительственному ворью надо дать по грабкам.
— Да уж, правительство у нас хуже некуда.
— Следующее будет еще хуже. Ты, Бен, недооцениваешь Джо Дугласа.
— Грошовый политикан, и мораль у него соответствующая.
— Верно. Можешь добавить еще умопомрачительную невежественность. И в то же самое время Дуглас — довольно честный и добросовестный мировой лидер, значительно лучше, чем мы того заслуживаем. Я охотно перекинулся бы с ним в покер — этот парень не станет передергивать, а проиграет — так расплатится с улыбкой. Настоящий СП, читай как хочешь, то ли «свой парень», то ли «сучий потрох». Одним словом, не то чтобы совсем уж ангел, но и не дерьмо какое.
— Джубал, что-то ни хрена я тебя не понимаю. Ты же был уверен, что Дуглас приказал меня угробить — да к тому оно, собственно, и шло. Ты уж не знаю как наизворачивался, вытаскивая меня из дыры, и я по гроб этого не забуду. Ровно так же я никогда не забуду, кто засунул меня в эту дыру. Дуглас совершенно не виноват в моем спасении, он предпочел бы, чтобы я сдох.
— Пожалуй, да. Но только… ладно, забудь об этом, и дело с концом.
— Вот же хрен я чего забуду!
— Ну и дурак. Ты же никому ничего не докажешь. И нечего взваливать на меня бремя своей благодарности. Я старался не ради тебя.
— А ради кого?
— Ради одной маленькой девочки, которая рвалась уже в бой и для которой этот бой окончился бы, скорее всего, очень быстро и очень печально. Она была моей гостьей, волей-неволей я получал статус in loco parentis.[6] Она горела отвагой, но была слишком невежественна, чтобы бороться с безжалостной, как циркульная пила, системой. А вот на тебе, приятель, пробы ставить негде, и ты великолепно разбираешься в циркульных пилах. И если ты по собственному своему разгильдяйству попадешь под зубья — кто я такой, чтобы вмешиваться в твою карму?
— М-м-м… О'кей, Джубал, тогда шел бы ты на хрен. Это я — за то, что ты вмешался в мою карму. Если только таковая у меня есть.
— Вопрос, конечно же, спорный. Я следил за игрой предопределенцев против свободовольцев, так к середине второго тайма счет был равный. Как бы там ни было, я предпочитаю не нарушать покой человека, мирно отдыхающего в сточной канаве. Всякая там благотворительность похожа на лечение гемофилии, лучше всего позволить гемофилику истечь кровью, прежде чем он наплодит себе подобных.
— Его можно стерилизовать.
— Берешь на себя роль Господа Бога? Но мы отклонились от темы. Дуглас совсем не пытался тебя убить.
— Это что, он говорит?
— Это вещает ex cathedra[7] всеведущий и непогрешимый Джубал Харшоу, через всеведущий свой и непогрешимый пуп. Если помощник шерифа насмерть замордовал заключенного, можно спорить на что угодно — окружные власти ничего не знали об этом заранее. Потом они, конечно же, закроют на «печальное недоразумение» глаза, чтобы «не раскачивать лодку», но это потом. В этой стране политические убийства никогда не были частью политики.
— Не были? Могу показать тебе материалы по нескольким скоропостижным кончинам, которые я расследовал.
— Я же сказал — не были частью политики, — отмахнулся Джубал. — Просто убийства по политическим мотивам — это сколько угодно, от громких, вроде убийства Хью Лонга, до едва попадающих на восьмую страницу историй, кого-то там угробили в темном переулке. Но они никогда не были частью политики, и вот ты, к примеру, только потому и жив, что они не являются частью политики Джо Дугласа. Эти молодцы зацапали тебя тихо и аккуратно. Они получили все, что хотели, и вполне могли избавиться от тебя столь же тихо и аккуратно, все равно как спустить дохлую мышь в унитаз. Только вот их начальник не любит такой грубой игры, и если он о ней узнает, виновные могут лишиться работы, а то и головы.
Джубал замолчал и приложился к стакану.
— Эти бандиты — просто инструмент, а не какая-то там преторианская гвардия, выбирающая и назначающая цезарей. И кого бы ты хотел иметь цезарем? Какого ни на есть, но все-таки юриста, получившего воспитание в те далекие времена, когда эта страна была еще нацией, а не сатрапией в составе многоязычной империи… Дугласа, который на дух не переносит убийств? Или ты хочешь вышвырнуть его — нам это сейчас раз плюнуть, надуем при переговорах, и дело с концом — вышвырнуть и получить Генерального секретаря из какой-либо страны, где жизнь человеческая не ставится ни в грош, а политические убийства — древний, всеми уважаемый обычай? И что же тогда случится со следующим журналистом, любящим совать свой нос, куда не просят, когда он ненароком забредет в темный переулок?
Какстон молчал; Харшоу, впрочем, и не ждал ответа.
— Как я уже говорил, СС — всего лишь инструмент. Людей, обожающих грязную работу, прорва,
