лунного цикла. Впрочем, зеленые сады, выращенные в пустыне, окружавшей столицу, постепенно засохли, поскольку было решено отвести часть воды Источника в дальние города и деревни, а также к расположенным в отрогах гор поселкам шахтеров, добывающих полезные ископаемые и опалы. Ярим-Паар превратился в более здравомыслящий, спокойный город — так ослепительно прекрасная девушка становится привлекательной женщиной.
Это продолжалось месяц за месяцем, год за годом, век за веком, так долго, что невозможно сосчитать, но однажды Энтаденин заснул и больше не проснулся.
Сначала шанойны убеждали всех, что не стоит волноваться, поскольку Вечный Источник действовал не всегда безупречно, хотя никто не мог вспомнить, чтобы его пробуждение задерживалось больше чем на три дня. Однако когда прошел четвертый день, потом пятый, в Бетани к Первосвященнику Кандерр-Ярима отправили крылатого гонца с просьбой прибыть в Ярим-Паар в надежде, что священная мудрость, которой его наградил Создатель через посредство Патриарха, поможет выяснить причину молчания Энтаденина. И убедить его простить своих детей, если они, сами того не желая, чем-то его обидели.
Первосвященник мгновенно откликнулся на просьбу и прибыл в город на коне, выученном передвигаться в пустыне, в сопровождении всего восьми стражников. К тому моменту, когда он появился, Источник молчал уже десять дней и во всех городах и поселениях Ярима царила настоящая паника, поскольку благополучие и сама жизнь зависели от воды Энтаденина. Вскоре паника охватила и другие провинции Роланда, поскольку многие герцоги Орландана имели владения и финансовый интерес в Яриме.
Когда Первосвященник не смог вернуть к жизни Вечный Источник, обратившись с молитвой к Патриарху, многие начали отказываться от религиозных постулатов Сепульварты, отвергли Единого Бога, которому поклонялись столетиями, и вернулись к своим языческим богам, коих чтили до появления намерьенов.
Жители Ярима начали приносить жертвы, публичные и тайные, самые безобидные и кровавые, Богине Земли, Повелителю Моря, Богу Воды и прочим божествам, надеясь, что кто-нибудь из них услышит мольбы о помощи и снимет с них проклятье, сумеет отвести угрозу мучительной смерти от жажды. Однако и их призывы остались без ответа.
Вскоре по столице поползли слухи, что во всем виноваты шанойны: прислужницы Энтаденина рассердили Источник, и поэтому он оставил свой народ. Жрицы и весь клан бежали из Ярим-Паара глубокой ночью, когда горожане собирали хворост для костров, на которых собирались их сжечь. Однако даже после исчезновения шанойнов Энтаденин не проснулся, он по-прежнему отказывался открыть свое сердце тем, кто его любил.
Вскоре начались самые настоящие кровопролитные сражения у цистерн, в которых еще оставалась вода. Потом герцог жесткой рукой навел порядок, и Ярим-Паар погрузился в мрачное молчание, пытаясь понять, как он выживет без воды. Кое-кто принялся рыть колодцы, но с этой идеей быстро пришлось расстаться, — никто из жителей города не умел этого делать, поскольку обо всех их нуждах заботился Энтаденин. Кроме того, даже если бы они и знали, как справиться с высохшей глиной, их шансы обнаружить место, где в глубине земли имелась вода, были ничтожны — будто искать определенное зерно в мешке весом десять стонов. Да и вообще вода наверняка пряталась так глубоко, что им потребовалось бы вырыть настоящий туннель, чтобы до нее добраться.
И тут до герцога дошло, что, хотя шанойны, возможно, и обидели Энтаденин, их знания о воде были поистине неисчерпаемы. Он отправил свою армию в погоню за племенем и силой вернул их в столицу, где состоялся совет, в котором приняли участие жрицы, сам герцог, мировой судья Ярим-Паара, посланцы от разных шахтерских лагерей и официальные представители городов Ярима.
На совете герцог обещал вернуть шанойнам право называться свободными гражданами города и даровать им защиту армии, если они сумеют отыскать способ добыть воду из сухой глины и спасти города Ярима от засухи и смерти.
Шанойны постепенно вновь заняли высокое положение в обществе, поскольку им удалось обеспечить провинцию Ярим водой, правда не в таких количествах, как во времена процветания. И хотя они лишились Артерии, несущей жизнь из самого сердца земли, под поверхностью иссушенной беспощадным солнцем пустыни пролегало множество тоненьких вен, которые бывшие жрицы Энтаденина умели распознавать. В общем, Яриму удалось выжить. Вот только некогда великолепная столица Ярим-Паар увяла на жаре, она высохла и потрескалась под лучами горячего солнца.
Что же до Энтаденина, то обелиск так и стоит на прежнем месте и упрямо тянется к небу, но молчит. Огромный мраморный бассейн у его подножия давно разрушился. Палящая жара лишила его ярких красок и великолепия, и теперь по цвету он сравнялся с, окружавшей его со всех сторон красной глиной. Время от времени к нему, преодолев пустыню, приходят пилигримы, молча стоят, смотрят на останки Фонтана в Скалах, качают головами — либо испытывая боль потери, либо возмущаясь глупыми историями о его величии.
Однако на закате, когда на землю уже опускается ночь, можно увидеть едва различимое серебристое сияние тончайшей слюдяной пленки, навсегда оставшейся на теле скалы, указывающей людям путь к звездам.
— Насколько я понимаю, когда вы с Эши были в Яриме, он тебя сюда не приводил?
— Нет. А что?
Акмед посмотрел на высокий, устремившийся в небо обелиск.
— Думаю, этот гигантский фаллос только усилил бы его чувство собственной неполноценности. Должен сказать, что он совершенно прав.
Рапсодия, прятавшая лицо за вуалью, какие носили все женщины-пилигримы, улыбнулась, но промолчала. Она дождалась, когда три пожилые странницы точно в таких же, как и она, развевающихся белых одеяниях и обязательных вуалях, прикрывающих лицо, закончили молитву и отошли в сторону, и только тогда приблизилась к древнему камню.
Энтаденин был меньше и тоньше, чем она себе представляла, и казался каким-то хрупким. На самом деле они прошли мимо него два раза, потому что он стоял на центральной площади города, словно всеми забытая статуя, а мимо катили телеги, запряженные волами, стада скота обходили его так, словно его тут и не было. И только три женщины, единственные из спешащих по своим делам горожан, остановились, чтобы посмотреть на обелиск.
Минералы, когда-то сформировавшие обелиск, превратились в ничем не примечательный красный камень, изрезанный трещинами и выбоинами. Рапсодия подумала, что он отдаленно напоминает отрубленную руку без кисти, установленную на земле.
Она оглядела городскую площадь, на которой кипела жизнь, затем быстро отвернулась, увидев проезжающий мимо отряд солдат в рогатых шлемах. Когда стук копыт замер вдали, она взглянула на Акмеда. Он напряженно смотрел на юг.
— Как ты думаешь, что случилось с водой? Почему Энтаденин высох?
— Ты, кажется, перепутала меня с Мэнвин, — фыркнул он. — То, что мы оказались в одном с ней городе, еще ничего не значит.
— Ничего подобного, она ведет себя гораздо доброжелательнее.
Рапсодия вздрогнула, вспомнив отвратительный смех пророчицы, ее непонятные издевки над Эши и страшные предсказания:
«Я вижу противоестественного ребенка, рожденного в результате противоестественного акта. Рапсодия, тебе следует опасаться рождения ребенка: мать умрет, но ребенок будет жить».
Эши страшно разозлили слова его тетки. Когда он потребовал объяснений, Мэнвин произнесла загадочные слова:
«Гвидион, сын Ллаурона, твоя мать умерла, дав жизнь тебе, но мать твоих детей не умрет при их рождении».
Было что-то еще, но эти воспоминания ускользали от Рапсодии, словно кто-то стер их из ее памяти.
Она поморщилась и увидела, что Акмед на нее внимательно смотрит. Рапсодия тряхнула головой, чтобы прогнать неприятные мысли.
— Если бы я хотела спросить Пророчицу, что случилось с Источником, мне пришлось бы обратиться к Энвин, — сказала она. — Прошлое видит она. Но, думаю, я без этого переживу. Меня интересует только твое мнение. Какое оскорбление не смог снести Фонтан в Скалах?
Несмотря на вуаль, скрывавшую лицо Акмеда, Рапсодия поняла, что он улыбается. Он повернулся и
